Кэйтлин и Купидон

– Валяйте, хотя я и тороплюсь… – Это мой единственный выпад, который он пресекает на полпути, вскинув ладонь и прерывая меня:

– Вы что-то скрываете.

Я машинально тянусь к парику, проверяя, на месте ли он.

– Я не об этом, дорогая. Каковы бы ни были причины, побуждающие вас носить парик, меня это не волнует. Я имею в виду вашу утрату. То, что вы потеряли. Я вижу в вас великую печаль. По ауре вокруг вас.

Струпья на моей коже. Он видит то, что я постоянно пытаюсь разглядеть в своем отражении. Он может это видеть. Но как?

– Нет… Нет… – Мой язык заплетается. Я потеряла над ним контроль. И над своими ногами, которые теперь дрожат.

А Роуэн просто смотрит на меня и кивает:

– Да, я чувствую это. Вокруг вас. Это кто-то особенный, и дайте-ка…

Он водит рукой над моей головой, будто я в каком-то стеклянном пузыре, а он гладит его поверхность.

– Да, особенный день. Жизненно важный день. То, чего вы боитесь. Скоро. Уже скоро.

Было ли время, когда я посмеялась бы над ним? Отмахнулась бы от него, как от сумасшедшего, пошла бы домой и рассказала все Гарри? Я уверена, что было. Но теперь я не могу найти в себе личность, которая бы так поступила. Она пропала, спрятана под слоем кровоточащей кожи и серости, обволакивающей мое тело. Этот слой никто не может видеть. Кроме Роуэна.

Он опять обнажает зубы в улыбке, и они словно говорят со мной. «Мы знаем тебя. Мы знаем о тебе все», – шипят они приглушенно.

Он вкладывает свою визитку в мою дрожащую руку:

– Я могу вам помочь.

И с этими словами уходит. Оставляя меня покачиваться из стороны в сторону посреди улицы. Я чувствую себя так, будто он закрутил меня вокруг оси. Я не знаю, как долго стою здесь, – совершенно не обращая внимания на гудки клаксонов вокруг, на резкий ветер, свистящий в ушах, пока что-то – наверно, толкотня на улице – не возвращает меня обратно в тело. Я смотрю на карточку, зажатую в руке. Аккуратным курсивом там написано просто: «Роуэн Дэгг, ясновидящий».

Я осторожно кладу ее в задний карман и щиплю себя за руку, пока на тыльной стороне ладони не появляется красное пятно. Каждый шаг ощущается так, словно я иду по неровной земле, словно твердый серый тротуар подо мной превратился в мягкую пену, сквозь которую я могу провалиться в любую секунду. Показавшийся ресторан должен бы принести утешение, напомнить, что вокруг все осталось прежним, но от его знакомого вида мне еще хуже. Я больше не тот человек, которым была в прошлый раз, когда входила в его двери.

Бобби приветствует меня, как обычно, – широкой улыбкой. Но я не могу ответить тем же, когда он говорит:

– Сегодня большой день!

Должно быть, я слегка пошатываюсь, потому что он подхватывает меня под локоть:

– Кэйтлин? Ты в порядке?

Я киваю, выдавливая из себя:

– Все нормально, просто немного нервничаю, вот и все.

Он лишь заметил дрожь в моих ногах, подсказывает логика. Но затем я снова вспоминаю, как Роуэн всего за несколько мгновений сорвал с меня весь мой защитный слой. А вдруг теперь все видят меня насквозь?

Я сажусь на свое место, пытаясь думать о твердой деревянной доске подо мной. Все разговоры и голоса вокруг звучат будто на иностранном языке, французском или итальянском. Женщина за соседним столиком перехватывает Бобби, спрашивая его, что особенного есть в сегодняшнем меню. Мне знакомы слова, которые он произносит: «томаты», «трюфели». Я проговариваю их одними губами, но они не имеют смысла – все перемешалось в моей голове. Я смотрю на столик, за который вскоре усядутся Морвена и Роуэн. Прежде я бы держала пальцы скрещенными, чтобы он появился вовремя, встал при виде нее, приветствуя; но теперь, когда я знаю, что он рыскает поблизости, моя единственная мысль: пожалуйста, пусть он меня не заметит. Я не могу допустить, чтобы Роуэн раздевал меня и стирал в пыль одним взглядом еще раз.

Наконец он входит. Я вижу, как он стоит в дверях и скалит зубы на Бобби, скользящего между столиков и постукивающего кого-то по плечу, чтобы они подвинулись и дали ему протиснуться. Роуэн выглядит так же безупречно, как на фото. Я пытаюсь сосредоточиться на том, как сверкают его ботинки, какая четкая у него линия челюсти. Его волосы уложены, зачесаны налево, а подбородок уже достаточно покрыт щетиной, чтобы выглядеть мужественно, но не неопрятно.