Кейдж

Мадам Кабис встала, прошла в соседнюю комнату. Кейдж, оставшись один, невольно перевел взгляд на стену, где висела черно-белая фотография в простой деревянной рамке. Лейтенант Кабис смотрел неулыбчиво, строго. Крису внезапно вспомнились рассказы о неупокоенных душах. Осенняя муха-душа попала между двух оконных стекол. Ни туда, ни обратно.

— Вот! Ее подарок, — сообщила хозяйка, появляясь в дверях. — Прислала из Тулузы, уже после отъезда. Хотела меня поддержать, а я… Даже не решилась завести патефон. Как-то страшно.

…Пластинка в твердом картонном конверте. Черная наклейка, белые готические буквы. «Peer Gynt. Op.23 No.19. Solveigs Sang». Репортер Кристофер Грант невольно потер лоб, вспоминая. Знакомое что-то! Этот Пер Гюнт очень громко и противно кричал, то есть пел. И не противно, а выразительно, как верно написала сама Лорен Бьерк-Грант. Ну конечно!

В Карнеги-холл они отправились втроем: сестры, старшая и младшая, и он, внезапно примкнувший. Было это за неделю до памятной вечеринки у босса. Тогда Крис ничего не понял, лишь после догадался — смотрины. Жених и невеста, тили-тили тесто![50]

— А почему — страшно, мадам Кабис? Сольвейг-то ждала — и дождалась.

Женщина отвернулась, дрогнула плечами. Кейдж поспешил отойти подальше — к влажному стеклу, по которому лупили тяжелые капли. «Это тот же стук недавний, — я сказал, — в окно за ставней, ветер воет неспроста в ней у окошка моего…»

— Я вас не прогоняю, Кретьен, — негромко проговорила женщина. — Дождь… Напротив, если вы останетесь, мне будет спокойнее. Но я вспомнила, что в доме есть хороший кожаный плащ с капюшоном. А вы сейчас похожи на пчелу, попавшую в стеклянную банку…

…Или на муху между стеклами. «Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал…»

— Oh, yeah! — Кейдж постарался улыбнуться как можно беззаботнее. — Правда с капюшоном?

* * *

Сорок человек — пусть и толпа, но не слишком большая. И пятьдесят тоже. Но если сбить их поплотнее, утыкать зонтиками и включить звуковое сопровождение…

— Крестный ход! Крестный ход, отец Юрбен! Благословите сломать часовню. По камешку разнести! Опять похороны будут! Смерть пришла! Смерть! Отец Юрбен, отец Юрбен!..

Кейдж помотал головой, стряхивая с капюшона воду. Кажется, это уже традиция! Собор, площадь Святого Бенедикта, поперек нее — фаланга и, само собой, два Голиафа, мэр и кюре. Только сегодня все словно в зеркале: в толпе почти все женщины, и не Черному Коню выпало одному стоять, а совсем наоборот.

— Она снова появилась! Отец Юрбен! Смерть пришла! Смерть!..

Кюре на ступенях собора в знакомой шляпе-сатурно, мокрой, как и его черная ряса. Толпа чуть ниже, всего на шаг. Вместо знамен и лозунгов — зонтики. Товарищ Максимилиан Барбарен, один-оди-нешенек, там же, где и в прошлый раз. В плаще, но голова непокрыта, темные волосы слиплись, в глазах не пойми что.

— Видели, Кретьен? — вздохнул он, пожимая руку. — Вот оно, мракобесие в чистом виде. Змея укусила себя за хвост! Того и гляди, на клочья порвут божью дудку!

Крис покосился на зонтики. Самые смелые уже на ступеньках. А орут-то, орут!..

— Крестный ход! Всех собрать, кто не пойдет — вон из города! Не пустим смерть! Отец Юрбен, бейте в колокол! Набат! Набат!..

— Мертвую графиню опять видели. То есть не видели, а говорят, что видели. А раз пришла, значит, снова смерть за смертью покатит. Это не я, Кретьен, так считаю, это всем здешним с детства в черепушку вдолбили.

Вздохнул невесело:

— И как в таких условиях классовую борьбу вести?

— А кто-то действительно умер? — Крис, достав блокнот, попытался пристроить его под плащом. — Из-за графини?

— Пишете? — Барбарен поморщился. — Ну, пишите, мы, коммунисты, правду не скрываем. Только где она, правда? Я, как мэром стал, все записи поднял. Помер человек, к примеру, от воспаления легких, а рядом приписка: «Злоумышлением не поминаемого призрака». Не поминаемого! Только об этой графине и болтают. Ведь чего город-то за двести лет не вырос? Бегут отсюда, дома бросают, лишь бы от смерти, значит, подальше. На себя бы поглядели! В драке кому-нибудь глаз выбьют, а говорят, мол, графиня под руку подтолкнула.

— Отец Юрбен! Ведите нас, ведите! А не то мы сами! Набат! Крестный ход! Бей! Жги!..

Кейдж вновь мотнул головой. Не воду сбрасывал — мысли утрясал. Ни до чего не додумавшись, поглядел на Черного Коня, со всех сторон теснимого. Вспомнились виденные еще в детстве «белые балахоны» с горящими крестами. Здесь цвет иной, но не в цвете сила. А кресты те же, «Огненные».

Каков Авалан, таков и Клан…

— Пойду туда, гражданин мэр. Что-то не нравится мне это.

— А кому нравится? — поморщился Барбарен. — Вместе и пойдем. Ведь чего я здесь?

Переглянулись, шагнули, не сговариваясь, с левой ноги.

— Горе вам, грешники!!!

Капли дождя замерли в полете.

— Не там смерть ищете! В себя загляните, лицемеры. Не вы ли говорите ближнему: давай выну сучок из глаза твоего? А у самих — даже не бревно, кол заостренный!..

Глас отца Юрбена гремел над площадью. Зонтики сникли, некоторые уже начали пятиться. Кюре взмахнул рукавами мокрой сутаны: