Казнь

Он подошел к письменному столу и опустился в кресло. Прилившая к голове кровь стучала в виски и резала глаза. Он прикрыл их рукою и задумался.

Он сознавал отчетливо, ясно, что нет ничего пошлее ревнивых подозрений, но они сами лезли ему в голову и не давали ему покоя. С чего началось?.. Почему Дерунов?.. Правда, ей скучно с ним: она жизнерадостна и любит веселье, он угрюм и необщителен. Она иногда тосковала, иногда они ссорились и все-таки жили складно, а теперь?.. Ему стали припоминаться случаи, когда, придя со службы, он обедал один, когда вечер за вечером она уходила в театр, к знакомым, оставляя его одного. Хозяйство запущено, все в забросе: пыль не сметена, иногда вечером перед самым чаем оказывается, что вышел весь сахар. Лушка заваривает чай… Потом вдруг у нее появились наряды. На какие деньги? Она говорит, что дает мать. Разве может давать мать из 60 рублей пенсии с ее замашками, а?.. И в то же время проверить это — мучительно позорно… и вдруг она едет в коляске с этим Деруновым! Что у них общего? Он богач, воротила в банке, а она? Жена думского бухгалтера! И, наконец, он с Деруновым незнаком. Она говорит, что познакомилась с ним у Можаевых, что он предложил ей прокатиться. Познакомилась — хорошо; но зачем же кататься? И, наконец, сегодня!.. Сперва встретил его, следом за ним ее. Какая она шла веселая и как испугалась встречи с ним… О-о!!

Александр Никитич схватился руками за голову и только тут заметил, что он сидит в шляпе. Котелок полетел на диван вместе с перчатками.

Он встал и в волнении заходил по комнате.

В дверь заглянула Екатерина Егоровна. Маленькая, полная фигурка ее в светлом сарпинковом платье была изящна; полное лицо с задорно смеющимися глазами, с пунцовыми губами и ямочкой на щеке, с пышно взбитыми волосами над белым лбом дышало чистотою.

— Ну, успокоился? — спросила она шутливо. — Иди чай пить.

Он остановился перед нею и невольно улыбнулся, хотя брови его еще были нахмурены. Потом он быстро привлек ее к себе и порывисто обнял. Она, сложив на груди руки, прижалась к нему.

— Отчего ты такой? — спросила она его тихо. Он крепче прижал ее к себе.

— Ах, я бы сам хотел перемениться, но что-то порвалось между нами, и ты не хочешь поправить, а я не умею. Все оттого, что я люблю тебя, что я самолюбив, что я, раз усомнившись, не могу вернуть к себе с легкостью прежней веры.

— Я тебя ни в чем не обманываю, — прошептала она.

— Ах, это было бы так жестоко! — страстно сказал он и стал порывисто целовать ее лоб и глаза. — Если разлюбишь, скажи лучше прямо, но не обманывай, не лги! Я не могу быть в неведенье! Все, кроме обмана!

Она выскользнула из его объятий.

— Пойдем! А то опять самовар простынет!

Он обнял ее за талию и, успокоенный, счастливый, прошел с нею в ярко освещенную столовую.

. .

После безумного взрыва страсти, который охватил Александра Никитича вслед за долгими ночами гнетущих сомнений, он лежал на постели и наслаждался сознанием взаимной любви.

Екатерина Егоровна прижалась к нему полными грудями:

— Милый, если ты хочешь совсем избавиться от своих подозрений, отпусти меня недели на три-четыре.

Он вздрогнул.

— Куда?

— Я проеду по Волге… До Нижнего… и назад. У мамы есть даровой билет первого класса. Ты по письмам моим увидишь, что, кроме тебя, мне ни до кого нет дела. Я вернусь и стану совсем другая. Ты все забудешь.

Он молчал. Она подождала немного и, обнимая его, заговорила снова:

— Ты знаешь, как у нас летом гадко. Пыль и жара. Я хоть месяц подышу полною грудью, и это почти ничего не будет стоить. Ты дашь мне… ну, двадцать пять рублей! Ты молчишь? Поедем вместе!

Он порывисто обнял ее.

— Разве я могу? Поезжай одна, отдохни, проветрись и вернись ко мне прежней. Нет, — поправился он, — сегодняшней!

Она стала целовать его лицо, и он зажмурился от ее ласк, нежась и млея…

. .

II

Духота вечера смягчалась прохладою огромной реки. Воды ее поднялись высоко, она разлилась по отлогому берегу и казалась широкою, как море.

Пароходы уже тянули по ней караваны барок, пассажирские пароходы-гиганты быстро неслись пеня своими колесами воду, парусные и весельные лодки мелькали тут и там, "Зеленый остров" был затоплен, и лодки гуляющих скользили между деревьев, царапаясь дном о верхушки кустов.

Одна из лодок врезалась в крону тополя и стояла недвижно, в то время как пассажиры ее лениво наслаждались покоем.

Их было двое, и, хотя они не были похожи друг на друга, всякий признал бы их за двух братьев.