Казнь

— Он, вероятно, скоро придет. К девяти часам!

Следователь кивнул и вдруг обратил свое внимание на принесенный костюм. Это была светлая суконная тройка и вышитая сорочка. Ее правый рукав, как и подкладка пиджака, был залит кровью.

— А что это, Николай Петрович? — спросил следователь.

— А вот что! — Николай быстро отвернул рукав рубашки и почти сунул к носу следователя свою руку, от запястья до локтя которой почти во всю длину проходила глубокая царапина. — Садился в лодку и о багор разодрал.

Следователь быстро закивал головою.

— Так, так! Но вы позволите? — и он указал на отложенные вещи.

— Сделайте одолжение!

— Занесите в протокол: рубашка и пиджак! — сказал следователь Лапе.

В это время на пороге конторы показался Грузов.

— А, — воскликнул следователь, — господин письмоводитель. Ваше звание? имя? отчество? фамилия? жительство? Так! Скажите, вы ушли от господина Долинина после возвращения его брата?

— После, — ответил Грузов, подходя к столу.

— Часу?..

— Во втором, в начале, — ответил Грузов.

— Так, так! А где вы шли?

— У нас один выход; вот тут!

— Через дорожку, в калитку? Так! И трупа не видели?

— Нет! — ответил Грузов.

Подозрение таяло. Следователь нахмурил белые брови.

— И ничего подозрительного? Крика? Стона?

— Ничего!

— А вы лично знали, что убитый должен был прийти к господину Долинину?

— Яков Петрович при мне получил от него записку. Но мы его уже не ждали.

— Почему?

— Поздно!

— Да, поздно! А еще кто-нибудь знал про его намерения посетить господина Долинина?

— Уж этого не знаю! — Грузов развел руками и отошел от стола. Следователь устало выпрямился.

— Ну, пока все! — сказал он. — Яков Петрович, может быть, чайку?

— Сделайте одолжение! — Яков поспешно встал. — Я велел приготовить завтрак. Господа, милости просим!

За стол сели он с братом, Весенин, следователь, Лапа и пристав с доктором. Следователь разговорился.

— Вы меня извините, Николай Петрович! У меня система. Все (он указал рукою на всех, не исключая даже Лапы) у меня в подозрении — и я с этого начинаю. Это ни для кого не обидно. Мало-помалу лица передо мной оправдываются, и остается один (он поднял указательный палец), знаете, как в математике: с помощью исключения третьего! Ха-ха-ха! Возвращаясь домой, он спросил Лапу:

— Что вы думаете, Алексей Дмитриевич?

— А?

— Я говорю, что вы думаете об убийстве? Есть подозрения?

Лапа, будто проснувшись, раскрыл широко глаза и ответил:

— Надо навести справки, много справок, много…

Контора нотариуса Долинина приняла прежний вид. Спустя два часа Сухотин с Весениным совершили в ней крупную сделку, и Яков Петрович скрепил их договор. Грузов писал бумаги; Лиза гремела на кухне посудою; часы монотонно тикали в столовой. Николай куда-то ушел, и сердце Якова, отчасти успокоенного, все еще тревожно сжималось. Он провел, как и Николай, бессонную ночь и успел увериться в его невинности, но тревога за него не покидала его сердца. Николай в одну ночь побледнел и осунулся. Он все время говорил с Яковом, как безумный. То радовался и убеждал, что Дерунов понес заслуженную казнь, то с ужасом и слезами думал о том, как перенесет эту весть Анна, что она заподозрит его. Потом говорил, что знает убийцу, и снова отказывался от своих слов. Едва уехал следователь и был убран труп, Николай оделся и вышел из дома.

Яков не мог заниматься.

— На сегодняшний день мы закроем контору, — сказал он Грузову, — можете идти, Антон Иванович.

Грузов стал убирать бумаги.

— А завтра?

— Завтра наведайтесь. Сегодня я уж утомился очень. Не спал… волнения…

"Странно, — подумал Яков, когда Грузов ушел, — на этого человека смерть Дерунова не произвела никакого впечатления. Словно он знал о ней еще вчера. Фу, какие скверные мысли!.. Дерунов был плохой человек…"

Грузов, наклонив голову и приседая в коленях, медленно брел по улицам, раскаленным полдневным солнцем. Путь ему предстоял немаленький.

Если пройти всю Московскую улицу, которая оканчивается оврагом, и перевалить за него, то очутишься в предместье города — "на горах". В этом предместье улицы не мощены и в жаркие дни уподобляются песочнице, а в дождливые — чернильнице; домишки в нем все деревянные, перекошенные, изредка с мезонином и балкончиком; селятся здесь торгующие на базаре мещане, владельцы домов, извозчики и в качестве жильцов — бедные конторщики, люди темных профессий, мастеровые и фабричные. Нравы здесь буйные и полное господство демократичного стиля, так что франт, появившийся на улице в модной шляпе, рискует обратить свое украшение в одно воспоминание. Днем по улицам шумной ватагой бегают ребятишки, гоняя какую-нибудь несчастную собаку или отбившуюся от дома свинью; вечером и в тихую летнюю ночь сидят веселыми группами удалые мещане с девками и под визг гармони какой-нибудь голосистый тенор выводит:

Она, моя милая,
Сердце мое вынула;
Сердце мое вынула,
В окно с сором кинула!

После чего хор весело подхватывает припев:

Алон, камбалон
Вдвоем, втроем пропоем!