Каждый отвечает за всех

– Если любит, не бросит, – сказал Демин.

– «Не бросит»! И это говоришь ты, гордый сокол с греческим профилем! Обманчива внешность...

– Сергею трудней, а он верит, надеется.

– Цепляется он, а не верит.

– Трепло, – сказал Сергей. – Таня – жена мне, не забывай!

– Суду все ясно.

За окном трепетали на ветру листья серебристого тополя, качала ветвями, осыпая желтую шелуху цвета, старая липа. Лет по сто им, не меньше, а зеленеют и будут зеленеть еще столько же. Говорят, что липы живут более трехсот лет. Земля, что ли, к ним щедрее?

– Сына бы нам, – сказал Сергей. – Мечта моя – сын! Вы уйдите, как она придет. К обеду она обещалась прийти.

– Не маленькие, – сказал Ганечка и усмехнулся. – Только напрасно стараешься, весь низ у тебя неживой, смирись и забудь.

– Поросенок, – сказал Сергей. – Я знаю, что у меня живое, что неживое.

А лежит в пеленках, в бутылку капает, шланг тянется из него, как из машины. Господи!

Запахло чем-то острым. Ганечка чертыхнулся и зазвенел склянкой с пролитым лекарством.

Демин сел на постели и стал ощупывать руку. Боли почти не было, но раздавленная до локтя мякоть горячо ныла, а выше, из-под повязки, ползла краснота. Хорошо, если обойдется, а не обойдется...

– Доброе утро, товарищи!

Хирург, нагнув голову в белой шапочке, исподлобья оглядел палату и направился к Демину. За ним шла дежурная сестра, статная девушка с длинным некрасивым лицом и прической «под мальчика».

– Выспался? – Хирург пододвинул стул и сел возле кровати. – Чего же вы задержались, а? Или такой порядок в авиации? Надо было сразу сюда, а вы двое суток думали.

– Да сельский врач все... – сказал Демин.

– Сельский! Аварию тоже сельский врач подстроил? Беречь себя не умеете, а еще летчик! Ну-ка, полюбуюсь! – Он стал ощупывать кисть, разгибать и сгибать раздутые неподвижные пальцы. – Боли есть?

–          Незначительные, – сказал Демин. – Поели вы вчера пельменей?

–          Пельменей? – Хирург улыбнулся, вспомнив, что вчера действительно говорил о пельменях, чтобы отвлечь больного перед операцией. – Жена у меня мастерица готовить, – он помотал головой и причмокнул.

Сергей и Ганечка заулыбались.

– Ну, хвалитесь, что у вас? – Хирург придвинулся вместе со стулом к Ганечке.

– Все так же, – сказал Ганечка.

– А ты как думал? Так и будет, новая нога теперь не вырастет. Двадцать шесть лет практикую, не случалось.

– Я знаю.

– Ничего ты не знаешь. О знаниях не по словам судят, а по делам. Температуры нет? Хорошо. В одиннадцать на перевязку. И вы, старший лейтенант, тоже. Как ваша фамилия?

– Демин.

– Молодец, – одобрил хирург, – хорошую фамилию выбрал. А то я Мазилкина знал, художника. Разве это фамилия?

– А у вас какая? – спросил Демин.

– У меня? Страшнов у меня, но я тут не виноват.

Все заулыбались, а Страшнов, нахмурясь, прошел к Сергею и сел возле его койки. Сестра белой тенью следовала за ним.

Страшнов пощупал пульс у Сергея, удовлетворенно потер руки и стал рассказывать какую-то историю. У него было крупнобровое лицо, спокойное и открытое. Лет на пятьдесят лицо. Седые виски. Смеялся он весело, радостно. Двадцать с лишним лет среди людских страданий и вот не разучился смеяться.

Он рассказывал забавный случай из своей практики и глядел на Сергея с какой-то особенной теплотой и ласковостью. Сергей лежал неподвижно, закрытый белым, как в гробу, но тоже смеялся. Демин слушал его визгливый бабий смех и думал, что Страшнов особенно ласков с Сергеем и рассказывает ему анекдоты только потому, что не может его поставить на ноги, а других средств помочь и ободрить у него нет. Демину приятны их здоровые голоса, за которыми на минуту прячется их трагедия, и ему самому становится легче, он забыл о своей раздавленной руке и с любовью глядел в спину уходящего хирурга и верил, что все будет хорошо.

III

Пока сестра бинтовала Демина, Страшнов мыл руки и ворчливо говорил, что человек вообще беспечен и не рассчитывает свои действия. А он обязан все хладнокровно обдумать – каждый свой поступок и его возможные последствия. Мы живем в век техники, и есть люди, которые серьезно говорят, что человек тоже является подобием машины, только недостаточно изученной и строптивой.

– Проводить больного в палату? – спросила сестра.

– Не надо, – сказал Страшнов. – Готовьте инструментарий, мы отдохнем немного.

Он вытер руки и присел на кушетку напротив Демина, который сидел, откинувшись на спинку стула.

– Вы на грузовике разбились? – спросил Страшнов.

– На грузовике, – сказал Демин.

– На земле, значит. В небе уцелел, а на земле разбился.

– Разбиваются всегда на земле, – сказал Демин, вспомнив любимую поговорку полковника Рыжова. – Летают в небе, а разбиваются на земле.

– Правильно. Земля притягивает, она не может не притягивать. Все, что мы делаем в небе, делаем на земле. – Он помолчал, пристально посмотрел на Демина. – Познакомились с соседями? Добрые ребята, правда?.. Н-да, добрые. Крепкие. И все же вы веселей держитесь, подбадривайте их. Вам, может быть, придется еще трудней, а вы держитесь, слышите!

– Значит, ампутации не миновать? – спросил Демин, чувствуя, как лоб мгновенно покрывается потом.