Каждый отвечает за всех

Они выпили, отец налил себе воды, а сын стал расправляться с закуской. В ресторанчике было уютно и прохладно, два пропеллера у потолка гнали эту прохладу на них и словно сдували то напряжение, в котором они оба находились. А когда выпили по второй, стало совсем хорошо – за свою деревню пили, за степь вокруг нее.

– Ну как, лампочка зажглась? – спросил сын.

– Зажглась, – улыбнулся отец, вспомнив, что он часто говорил так, когда выпивал пару стопок на похмелье и чувствовал облегчение. – Лампочка зажглась, но уже красным светом.

– Жалко. Надо это учесть для себя.

– Учти. – Он налил себе воды и приветственно поднял: – За Волгу, за наше село!

– Теперь уж поселок городского типа. Лет через десять – пятнадцать городом станет. Вот я приду к твоему возрасту, он и станет городом. Совсем немного, правда?

– Совсем немного.

Они пообедали и отправились дальше по городу. Посмотрели выставку современной графики в Манеже, постояли возле Третьяковки, зашли в Пушкинский музей. Потом поехали на Ленинские горы.

Отец очень хотел, чтобы его первенец учился в знаменитом университете, который тогда только еще строили, и он сделал попытку, но сын срезался на первом экзамене, хотя и окончил школу с медалью. Он мог бы не срезаться, но его тянуло в небо, а отец настаивал на университете, и не хотелось ему возражать – отец воспринял бы это непослушание как личную обиду, потому что к тому времени он оставил их, по крайней мере юридически, он потерял право руководить их судьбой, и вот эта формальная потеря права только подтвердилась бы непослушанием. Потом отец водил его в Менделеевский на тот же факультет, но он опять срезался и уехал работать в Куйбышев к родственникам матери. Уж после его отъезда, через полгода, если не больше, отец написал ему, что ничего не имеет против летного училища и, стало быть, смирился с желанием сына, и сын поступил и вот уже окончил его, и отец рад, потому что понял свою ошибку и жалеет о прежней настойчивости.

Они поднялись по эскалатору, побродили у Дворца пионеров, постояли возле университета. Стало уже смеркаться, город нарядно лежал внизу, расцвеченный огнями, далеким красным пунктиром уходил в небо тонкий ствол Останкинской телебашни.

– Пап, а помнишь, как мы ходили на Выставку, когда ты окончил институт? Весело тогда было, хорошо.

– Хорошо. По-моему, даже счастливо.

Тогда они приехали к нему оба, младший Николай тоже рос добрым парнем, и они пошли на ВДНХ погулять и отдохнуть. В парке им попался мужик, который косил траву, и отец попросил косу с какой-то нетерпеливой радостью, даже с опаской – он лет пятнадцать уже не косил и боялся, что не сможет. Оказалось, не забыл, руки помнили работу своей молодости, и он радовался этому, горячо благодарил мужика и с гордостью и тайным сожалением посматривал на своих ребят. Они не умели косить и не знали этой простой радости, и сейчас, вспомнив об этом, отец опять пожалел, что его сыновья никогда этого не узнают. Один будет водить самолеты, другой – электропоезда, здесь иная радость, новая, и ее уже никогда не узнает он, их отец.

– Пожалуй, нам пора, пап, не опоздать бы.

– Да, лучше постоим на вокзале.

Они спустились в метро и поехали на Казанский.

Посадка еще не начиналась, и они зашли в вокзальный ресторан.

– Быстро кончился наш день, – сказал сын. – Даже обидно. Иногда они кажутся годами, а тут промелькнул, и нет его.

– У тебя в запасе еще один такой же день, – сказал отец завистливо. – Мать будет без ума от радости.

– Да, здесь я побогаче тебя. Но ты забыл, что это прощальные дни, два прощанья на одного.

– Нет, я не забыл.

– Я сейчас вроде там и здесь одновременно. А завтра будет наоборот. Словно разорван надвое. Извини, что я так, ты знаешь это побольней меня.

– Ничего. Даже хорошо, что ты так верно все понимаешь. Теперь нам легче будет. Самое трудное знаешь когда было?

– Знаю. Когда вы с матерью стали чужими и скрывали это от нас, держались так, будто ничего не случилось. Наверно, это было мукой для обоих.

– Мать у вас хорошая, славная.

– В том-то и штука. Оба хорошие, и оба не виноваты.

– А тебе хотелось, чтобы я был виноват?

– Нарушение правил: ниже пояса не бить!

– Ты начал, я только сквитал.

– Ну ладно, ладно, ты прав. Мне в самом деле стало легче. Давай поднимем мой «посошок».

Они расплатились, вышли к четвертой платформе, где стоял родной им поезд. Завтра в середине дня поезд будет в Ульяновске, а сын через два часа дома, у матери.

Они закурили из одной пачки и пошли к восьмому вагону. Над путями стояла полная луна, недвижная и яркая, как фонарь. А там, на Волге, она плывущая, большая и куда ярче.