Каждый десятый

Мизинчик сверкнул на них глазами, словно сжечь хотел:

— Такая война идет, такая беспощадная рубка, а вы хотите всю свою жизнь до конца дожить? Возможное дело, и погибнем. Так ведь есть за что!

Никто ему не возразил. Наконец Степан Байда высказал общее мнение:

— Добре, спробуем щастья… Як той гетман казав: що буде, то буде, а може, и то. буде, що ничого не буде.

— А что с машиной делать? — спросил Святополк. — Не оставлять же белым. Может, в воду спихнем?

— Ой, жалко, — не удержалась Саня.

Мизинчик кивнул:

— Жалко. Погодим пока что.

Мизинчик, Святополк и Степан шли вдоль берега и наконец увидели то, что искали. На плетне сушилась сеть, рядом смоленым брюхом кверху лежала лодка, а за деревьями темнела крыша дома.

Святополк и Степан остались у плетня, а Мизинчик отправился на разведку.

Сане и деду Алехе было поручено сторожить броневик. Девушка серьезно от неслась к своей обязанности: с карабином за плечами прохаживалась взад-вперед, оглядывая окрестность. А дед Алеха сидел на подножке и скучал. Чтобы скоротать время, он напевал тихонько:

Придешь с работы грязный и усталый,
Придешь, захочешь лечь и отдохнуть,
А кандалы двенадцатифунтовые
Ни днем ни ночью покою не дают…

Саня прислушалась.

— Это революционная?

— А какая еще? — уверенно ответил Алеха. — Там вашего брата, знаешь, сколько было!.. И вашей сестры.

Саня продолжала ходить; дед Алеха некоторое время молча и неодобрительно наблюдал за ней. Потом сказал:

— Саньша, Санейка! Ты же как-никак девка. А я гляжу — у тебя вся выходка стала мужская. Идешь, сутулишься, руками машешь, ногами топаешь… А обязана совсем не так.

— А как? — обиделась девушка.

— А вот так. — Алеха встал и прошелся перед нею, показывая, какие походка и осанка должны быть у девушки. — Ручки при себе держи, не отмахивай, ножки ставь следок в следок… Что повыше — неси, чтоб не шелохнулось, что пониже — там, конечно, можно и повертеть.

Саня засмеялась.

— Хорошо, приму к сведению. Только не сейчас, а после войны, ладно?

— Да чё вы заладили: после войны, после войны. Что ты, что Мезенчик… Сей день надо жить, пока живые. Может, завтра и тебе и мене каранты! Каюк! — И, попугав Саню возможной гибелью, дед Алеха сказал совсем другим голосом, ласково просительным. — Санейка, чего я надумал. Давай с тобой закрутим любовь. А?

— То есть, как? — опешила Саня.

— Большая выросла, а не знаешь как? — Дед Алеха игриво подмигнул. — Ты не смотри, что года мои спелые!

Широко расставив руки, он шагнул к девушке. Саня схватилась за карабин:

— Только подойди!

— Ты это… Ты брось. — Дед Алеха поспешно отступил. — Винтовка дура, раз в год сама стрелит.

— Я еще не то!.. — Саня не находила слов от негодования. — Я еще Мизинчику расскажу!

Дед Алеха приуныл:

— С какого боку тут Мезенчик? Это ж был сердечный разговор, промеж нас двоих… Да я так, шутейно, языком молол! Кому ты нужна, такая тощенькая.

— Обязательно расскажу. Он тебе покажет!

— Вот ведь язвина! — Алеха подумал, полез в броневик и вытащил оттуда свою котомку. — Саньша! Я в офицерском припасе щеколадку нашел. Махонькую… Чего, думаю, ее делить на всех? И утаил… Возьми, на. А Мезенчику не сказывай, ну его, бешеного.

Он достал из котомки брусок шоколада в серебряной бумажке. И Саня дрогнула, пошла на компромисс.

— Давай сюда!

Она присела па подножку броневика, развернула бумажку и, жмурясь от удовольствия, стала есть шоколад.

Мизинчик, Святополк и Степан разговаривали в небогатой горнице с хозяином — угрюмым темнолицым мужиком. Другой мужик — помоложе, но такой же темнолицый — сидел молча на лавке и мял в руках картуз.

— А вон и бревны, далеко ходить не надо. — Хозяин повернулся к окну. Действительно, во дворе стоял аккуратный штабель. — Братану дом хотели ставить. Его-то двор каратели сожгли… Ну, потерпит, раз вам такая нужда. В землянке перезимует, как медведь.

— А не жалко отдавать? — спросил совестливый Степан Байда.

— Для чужих жалко, а для такого дела… — Хозяин оглянулся на братана, и тот, по-прежнему молча, кивнул.

— Ну, спасибо, — неловко поблагодарил Мизинчик.

— Не на чем… Такой плот вам свяжем, плывите хоть до моря.

По Тоболу плыл надежный широкий плот. Построен он был по всем правилам: впереди треугольный нос, позади «перо» — плоско отесанное бревно, служащее рулем. На корме была сложена высокая поленница: отборные березовые дрова везли, видно, на продажу. На плоту было четверо, и каждый занимался своим делом. Черноусый крепыш чистил рыбу и кидал в ведерко; длинный худой подтачивал напильником концы четырехпалого якорька; бородатый в беличьем треухе тюкал топориком по полену — на железном листе посредине плота горел костерок. Четвертый — подросток в картузе, налезающем на уши, — присматривал за рулем. Все они — и Саня, и Степан, и Мизинчик — были наряжены в латаную-перелатанную крестьянскую одежонку, ту, что нашлась у братанов. Только деду Алехе позволили остаться в своем.