Каждому своё

— Договорились, еду, — сказала Зоя и отключилась.

Ну вот, мосты сожжены, Рубикон перейден. Теперь нужно ехать и… А если он просто хочет продать несколько своих картин супруге предпринимателя, а как женщина ты его совершенно не волнуешь? Ладно, попытка — не пытка, посмотрим по обстановке. В крайнем случае, действительно куплю какой-нибудь этюд, все равно у мамы скоро день рождения, а у меня уже фантазия иссякла в плане подарков; ей все равно ничего не нужно, все либо слишком дорого, либо непрактично.

С Воробьевых гор до Арбата не так уж далеко, но Зоя, редко выбиравшаяся одна в центр города, знала его довольно плохо. То есть знала, конечно, как пешеход — в свое время они с Майкой исходили весь центр, но как автомобилист… Так что сорока пяти минут едва-едва хватило, чтобы добраться до Кропоткинской, а главное, найти подъезд к переулку Сивцев Вражек. Сорок второй дом оказался чуть ли не возле Смоленской площади, да еще машины по переулку двигались со скоростью пешеходов, так что Зоя даже опоздала минут на пять.

Издали она увидела высокую мужскую фигуру, вышагивающую по тротуару возле высокого дома, построенного явно в позапрошлом веке. С одной стороны его подпирала «цековская» новостройка, с другой — мрачноватое здание сталинских времен. Зоя остановила машину и опустила стекло.

— Здравствуйте еще раз. Я все-таки добралась.

— А я уже начал беспокоиться. Давайте я помогу вам запарковать машину во дворе. Тут такие лабиринты…

Поворотов действительно хватало, причем довольно узких. Владилен очень ловко лавировал по ним, и наконец остановил машину возле довольно невзрачного подъезда в глубине двора.

— Милости прошу, — сказал он, вылезая из машины и открывая дверку для Зои. — У нас тут спокойно, но все-таки сигнализация…

— Да-да, конечно, — спохватилась Зоя. — Я как-то растерялась.

— Знаете, лифт идет только до пятого этажа. А у меня мастерская на шестом.

— Ну, не такая уж я старая развалина, чтобы не одолеть пешком два пролета, — рассмеялась Зоя.

— Даже слышать таких слов не желаю! — несколько картинно зажал уши Владилен. — Тут только одно можно повторять: «Женщина, ваше величество, ах, неужели ко мне?»

— К вам, к вам, — продолжала улыбаться Зоя. — Показывайте свои хоромы.

Лифт был старый, скрипучий, казалось, что он поднимается на пятый этаж целую вечность. Да и лестница на шестой этаж оставляла, как говорится, желать лучшего. Тем разительнее был контраст с тем, что открылось за единственной на этаже невзрачной дверью. Зоя шагнула вперед и невольно зажмурилась. Часть потолка была стеклянной и солнце заливало огромную комнату, выкрашенную в серебристо-голубые тона. Светлый ламинированный пол, несколько небрежно разбросанных ковров и ковриков и, конечно, картины, которыми были увешаны практически все стены. Немногочисленная мебель, которой была обставлена студия, просто терялась на ее просторах на фоне полотен.

Зоя неважно разбиралась в живописи, а с точки зрения тех, кто считает себя знатоком и ценителем, была просто профаном. Она искренне считала лучшим художником всех времен и народов Шилова, а сразу за ним — Глазунова, и такой вкус обычно вызывал у собеседников саркастические усмешки и брезгливые гримасы. Зоя относилась к этому спокойно, даже с некоторой бравадой: да, ей непонятны изыски

Пикассо и Ван Гога, да она не видит ничего интересного в импрессионистах и, тем более, абстракционистах, но это ее собственный вкус и она имеет на него полное право.

Слава богу, в этой студии абстракцией и не пахло, все, что было изображено на полотнах, вполне узнавалось, а пейзажи, с точки зрения Зои, были и вовсе недурны. Владилен писал, в основном, акварелью, поэтому некоторая агрессивность, свойственная масляным краскам, в его живописи отсутствовала. Легкая размытость пейзажей придавала им особую прелесть, но вот в портретах скорее снижала узнаваемость, давая лишь намек на личность и очертания фигуры. Но в целом впечатление было благоприятное. Если найдется хороший спонсор, дело может пойти.

Зоя мысленно одернула себя: она же не спонсором собирается быть у этого молодого человека, да и собственных денег у нее просто нет. Она обернулась и обнаружила, что, пока любовалась картинами, Владилен уже успел организовать кофе на журнальном столике возле низкого и широкого дивана глубокого синего цвета, по которому были в беспорядке разбросаны черные, золотистые и серебряные подушки. То ли студию оформлял хороший дизайнер, то ли у самого художника был очень даже неплохой вкус…

— Прошу вас, чем богат, тем и рад. Не обессудьте. Вот сахарница, вот печенье, если вы себе это позволяете. А если хотите…

— Да?

— У меня есть чудесный рижский бальзам, еще тот, доперестроечный. По наперсточку к кофе, а?

— Ну разве что по наперсточку…

«А ты уже начинаешь каждый день выпивать, голубушка, — съязвил внутренний голос. — Сейчас хоть не одна, а то ведь так действительно до алкоголизма рукой подать. Причем женского, который практически неизлечим».

Владилен разлил по действительно крохотным рюмочкам темно-коричневую густую жидкость и поднял свою рюмку: