Каждому своё 3

Переохлаждение начало отходить через минуту после того, как лежащий возле печки Антон ощутил, как его скафандр теплеет изнутри и снаружи одновременно. Адская боль вгрызлась в нервные окончания, и следующие четверть часа Овечкин тихо выл, катаясь по полу вместе с десятком грузчиков, испытывавших точно такие же ощущения. Потом жестокие мучения начали отступать, навалилась нестерпимая жара, и Антон пытался пить, заливая водой пылающую во всем теле металлургическую домну. Какая-никакая адаптация сказалась и здесь, пытка закончилась у него раньше всех, и обессилевший Овечкин провалился в тяжелый сон.

Через сколько-то там часов его разбудили на прием пищи, и Антон, страдальчески прижимая к телу поврежденную руку, побрел получать сухой паек. Люди ели молча, на лицах грузчиков отпечатались следы недавних мучений, и никакого энтузиазма не осталось в помине. Овечкин иронически усмехнулся про себя. Ну как? Все еще хочется быть добровольцами? Это вам не в теплом экскаваторе копать ангар в двух шагах от надежного и безопасного бункера с гостеприимно распахнутым биорегенератором! Только идиот полезет в эту долбаную экспедицию по собственному желанию!

Часы, оставшиеся до начала следующего цикла антирада, прошли в тягостном ожидании чего-нибудь негативного или очень негативного. Что происходит на улице, было непонятно, ушли роботы насовсем или еще вернутся, никто не знал. Время от времени Порфирьев распечатывал вход и смотрел наружу через узкую щель, но долго облучаться не хотел даже он, и все понимали, что никаких гарантий это его наблюдение не дает. Ураганов, к счастью, больше не было, но сильная метель мела каждые полчаса, словно по графику, а перед самым выездом и вовсе начался настоящий буран. В таких условиях покидать базу было нельзя, свернуть ее под бураном невозможно, поэтому выезд задержался еще на полтора часа.

Спасибо программистам, которые кодили ИИ этих долбаных роботов – жуткие железки ничего не сделали транспорту. Они осмотрели его, как в прошлый раз, убедились, что внутри пусто, и просто ушли. Правда, половина якорей оказалась оборвана, то ли ими, то ли ураганом, не поймешь. Но кого это волнует? Якоря удалось найти, и то хорошо, хотя на это тоже ушло время. В итоге движение начали в девятнадцать ноль пять сто девятого дня после катастрофы, то есть фактически ночью, когда к темноте забившего атмосферу океана радиоактивной пыли добавилась темнота обычная, свойственная ноябрю. Или уже декабрю. Да какая разница?! Лишь бы выжить! В общем, когда буран сменился штилем, Порфирьев заявил, что первоначальный план меняется, и оставлять тут один грузовик, чтобы грузить машины по отдельности, он не будет. Все согласились с его решением с непередаваемым энтузиазмом, потому что снова нарваться на роботов никто не хотел. Не убьют ходячие железяки – так заживо замерзнешь, пока будешь от них прятаться. Базу свернули в рекордные сроки, потом еще четверть часа заводили транспорт, превратившийся в раскаленные от пятидесятиградусного мороза сугробы, после чего всей колонной двинулись к Росрезерву.

До складов оставалось всего пятьдесят километров, но на этот раз погодные условия были самые что ни на есть стандартные: через двадцать километров пути начался буран, и видимость упала до пяти метров, если не ниже. Полчаса колонна ползла через сплошное месиво из радиоактивного черного снега и еще более радиоактивного грязного земляного крошева со скоростью пешехода, потом буран с привычной внезапностью прекратился, и скорость удалось увеличить. В район Росрезерва вышли через два часа вместо одного, поломанные пальцы ныли от непрекращающейся вибрации двигателей, и страдающий от монотонной боли Антон ощущал в груди нарастающий дискомфорт. А тут еще выяснилось, что Порфирьев не может найти место, в котором начинается дорога, прокопанная людьми Брилёва к подземным воротам Росрезерва. Колонна сделала два круга, после чего капитан остановил машины в первоначальной точке и заявил в эфире:

– Пойду осмотрюсь. Хам, остаешься за старшего! Связь на армейской частоте! – Его расплывчатый силуэт выскочил из кабины вездехода и мгновенно растворился в пыльном мраке.

Минут двадцать ничего не происходило, лишь лейтенант раз в минуту произносил что-то односложное, не слышное изнутри шлема, видимо, уточнял, живой ли еще Порфирьев. Потом началась метель, и связь пропала вместе с остатками видимости. Сорок минут вокруг бушевало бурлящее море черной ледяной пурги, затем все стихло, и Хам попытался вызвать Порфирьева. Тот ответил неожиданно четко, и все расслабились, значит, где-то рядом. Спустя минуту раздался стук в задний люк вездехода, и лейтенант распахнул дверь.

– Ни хрена себе! – воскликнул он, принимая из рук вообще незаметного в ночном пылевом мраке Порфирьева находящегося без сознания человека в военном скафандре. – Это кто?!

– Пленный! – прорычал Варяг, захлопывая люк снаружи, и перешел на разговор в эфире: – Свяжи и глаз с него не спускать! Росрезерв захвачен вероятным противником! Уходим! Быстро! Скоро его хватятся!