Каждая мертвая мечта

Брусчатку перед слоном устилал слой бесценных тканей толщиной в фут. Некоторые вытащили из домов разноцветные шелка, ковры, коврики, даже оконные шторы и белье, только бы животное, которое несет на спине Пламя Агара, поставило на них ногу. Такая реликвия была бы ценней золота.

Маахир шел медленно, осторожно, окруженный сотней всадников в желтых якках, наброшенных на кольчуги, и всадники эти конями и древками копий бесцеремонно прокладывали себе дорогу в толпе. Улица была узкой, люди, выталкиваемые в боковые переулки, кричали и ругались, но сразу же заполоняли ее снова, едва только княжеский слон миновал их, и принимались отчаянно бороться за затоптанные им платки, шали и ковры. Если бы не эскорт, многие из них бросились бы под ноги Маахира и погибли бы, втоптанные в землю. Соловьи стали ее личной гвардией, верной до безумия и готовой на все. Ну что ж, они пытались смыть грех предательства, которым считали негласную поддержку Обрара из Камбехии. А она не намеревалась им этого запрещать. Лояльные солдаты ценнее, чем вода в пустыне.

– Вот-вот въедем на площадь перед храмом, светлейшая госпожа.

Самий, говоря эти слова, не поворачивал к ней головы, но она не могла на него за это обижаться: в конце концов, он управлял колоссом весом в пятнадцать тысяч фунтов, который мог бы втоптать в землю рослого мужчину. Ее больше задело это «светлейшая госпожа». Два слова из уст мальчишки ранили не меньше, чем ядовитые клыки змеи.

– Ты можешь перестать дуться?

– Я не дуюсь, госпожа. Я только слуга, а слуги не имеют такой привилегии.

Она вздохнула. Самий – ее товарищ в странствии и товарищ в битве. Княжеский махаут, который вместе с ней и Лавенересом убегал через пустыню, когда они вырвались от бандитов, и который выдал ей тайну Варалы – наложницы и княжеской матери одновременно, из-за чего она почувствовала себя глупой девицей. А потом он исчез. Порой она почти жалела, что ей удалось его найти. Примерно месяц после событий в Оке она не знала, где он, будто мальчишка сквозь землю провалился; словно разговор, который они вели на пляже, воздвиг между ними стену. Потом Сухи донес ей, что мальчишка скрывается среди махаутов, обучающих слонов для войны, и она вытянула его оттуда за уши и заставила снова сесть на Маахира. Гигантский слон не хотел слушаться никого, кроме мальчишки, а поскольку был самым величественным животным в княжеских загонах, Деане приходилось ездить на нем, подчеркивая свой статус. «Можешь обижаться и фыркать на меня, – прорычала она найденному Самию в лицо, по-настоящему злая и разгневанная, – но ты мне нужен. Мне и ему тоже. Твоему князю. Не покидай его снова».

Это были недостойные, ранящие слова, но самое важное, что она наконец узнала, где мальчишка. Любила его, но не имела времени на деликатность. Восстание рабов с каждым днем разгоралось, и все указывало на то, что без битвы не обойдется. Маахир пойдет на близящуюся войну, но не станет принимать участия в битве, поскольку потеря княжеского слона была бы дурным знаком. А потому, сидя на его спине, Самий будет в безопасности.

В относительной безопасности.

Но теперь появилась еще одна проблема. Со времен событий в храме Самий вел себя так, словно считал, что она в чем-то перед ним провинилась, а потому последовательно принимал позу униженного, покорного слуги, что сперва ее даже развлекало, но теперь начинало раздражать.

Она решит эту проблему еще сегодня. Но после, сперва – обязанности.

Они, собственно, въезжали на большую площадь перед Храмом Огня. Сто тысяч глоток издали рык, после которого даже идеально вышколенный Маахир неспокойно взмахнул ушами. Деана привстала с лежанки, глядя, как толпа захлебывается криком.

– Агарес ахи! Агарес ахи! Агарес а-а-ахи-и-и!!!

Да. Пламя Агара – это я.

Ее снова толкнула страшная жуть этого утверждения.

Пламя Агара – это я…

Она махнула ладонью, а вопли толпы пульсировали экстазом в ритме ее движений.

* * *

– Самий.

– Слушаюсь, светлейшая госпожа.

Они возвращались во дворец, а Соловьи следили, чтобы Госпожа Пламени получила минутку передышки. Маахир ускорился, уже чувствуя запах загонов, свежего сена и воды.

– Ты мой лаагха и лаагвара. Мы странствовали и сражались вместе. Ты можешь быть на меня обижен, можешь даже «светлегоспожать» мне в каждой второй фразе, но я надеюсь, что заслужила столько-то твоего уважения, чтобы ты сказал мне, в чем дело. Я не могу извиниться перед тобой, если не знаю, за что именно.

Мальчишка сжался, пряча голову в ладонях. Его красный тюрбан печально заколыхался в ритме шагов слона.

– Тебе… не за что извиняться.

– Ага, понимаю: ты сбежал, спрятался и теперь ведешь себя, словно обиженная девица, потому что я поступила как следует?

Он покачал головой настолько бессильно, что ей даже сделалось его жаль.

– Это… непросто, – прошептал он.

Она тихо рассмеялась.