Каждая мертвая мечта

Лавенерес не был полностью оторван от мира, мог съедать несколько ложек густого бульона, мог выпить несколько глотков разведенного вина, порой даже поднимал веки, чтобы повести вокруг глазами бледными, словно две маленьких луны. Деана ненавидела эти мгновения. Всякий раз она надеялась, что теперь, сейчас, именно в этот момент ее князь возвратиться к ней, но он только обводил мир взглядом более слепым, чем когда-либо ранее, а потом смыкал ресницы и уплывал в одному ему известном направлении.

Сухи говорил, что слепота — одна из причин состояния Лавенереса. Что если бы князь видел, то уже после первого отверзания век его разум вернулся бы в мир живых.

С того момента Деана проклинала слепоту Лавенереса в каждой молитве.

Она окунула льняную тряпочку в миску и аккуратно обмыла лицо лежащему. Тот даже не шевельнулся. Вены бежали под бледной и тонкой кожей, словно паучья сеть. У него был жар, большую часть времени он, казалось, горел, но Сухи не позволял охлаждать его купелью или компрессами. «Князь ослаблен, и если подхватит даже насморк, то скорее всего умрет, — утверждал он. — А жар не опасен».

Деана доверяла его мнению, потому что, слезы Великой Матери, кому-то же нужно было доверять.

А кроме того, ведь правда — и эту правду знало, кроме нее и отравителя, всего несколько человек, — что именно она подала Лавенересу цманею, лекарство, сгущающее кровь и тормозящее сердцебиение. Она знала, что претендент на трон Коноверина, Обрар, сражается саблей, а от сабли большая часть ран — порезы. Она рассчитывала на то, что высокомерный князь Камбехии захочет похвастаться, медленно кромсая противника, а лекарство не позволяло Лавенересу истечь кровью до смерти раньше, чем она бросит вызов узурпатору. Или — сгорит, входя в Око. И это она, отмеряя дюжину капель густого темного отвара, послала своего мужчину в до сих пор продолжающийся сон.

И вот уже два месяца она ежедневно приходила сюда молиться, просить о прощении и рассчитывать на чудо.

Ее вина была бесспорной. Тридцать Первый Закон Харуды гласил, что человек, подающий гостю воду из дурного источника, виновен, если гость заболеет или умрет. То есть добрые намерения нисколько не оправдывают наши ошибки. Мы ведь затем и получили разум, чтобы предвидеть последствия своих решений, — гласила простейшая интерпретация этого закона, — а сердце нам досталось в дар, чтобы возлагать на него камни наших ошибок.

А на ее сердце лежала целая телега камней.

Деана встала и подошла к окну. К Белому Коноверину подкрадывались сумерки. Город окунулся в свет закатного солнца. Огненный шар окрасил багрянцем крыши, стены, башни и улицы. Даже отвратительный Дом Огня — храм приземистый, словно пригнутая годами к земле старуха, — в этом свете, казалось, румянился. Находящееся там Око Агара, закрытое бесчисленными шелковыми драпировками, все равно ощущалось отсюда пульсирующей силой. Или даже Силой. Удары сердца Владыки Огня.

Именно это она и чувствовала. С каждым днем все сильнее и сильнее. Это был один из камней, что лежал на ее сердце. Знай кто об этом и осмелься спросить, каково это, — пусть даже тех, кто осмелился бы нынче задавать ей вопросы, можно было пересчитать по пальцам одной руки, — она не сумела бы ответить. Словно внутри, там, где пылал в ней сани, лежал свинцовый шар, каждый раз скатывающийся в сторону Ока. Сильнее, слабее, сильнее, сильнее, слабее, слабее, слабее… Словно этот шар висел на пружине, которую чья-то рука колебала в неясном ритме.

Деана чувствовала его все время, даже когда тренировалась, спала, купалась. И она бы с этим справилась, однако это сопровождалось и другими неудобствами. Порой, когда Око становилось слишком активным, ей казалось, словно с ее чувствами что-то происходит. Ощущала странные вкусы, запахи, цвета обретали глубину — или, напротив, они бледнели до пастельных теней. И все это — в ритме, навязываемом лежащим посредине Дома Огня кругом выжженного пола.

Именно так она и ответила бы на вопрос, что с ней происходит, но это была бы слабая попытка облачить в слова нечто, чего, как она подозревала, никто, кроме нее самой, не может ощутить.

Она почти сходила от такого с ума.

И почти тосковала по тем минутам, когда Маахир возил ее вокруг Храма Огня, а истерическая толпа вопила в честь Пламени Агара. Ее рык забивал эти странные ощущения, приглушал их, хотя Око тогда было от нее на расстоянии вытянутой руки. Однако Эвикиат не согласится, чтобы парады в честь Госпожи Пламени происходили каждый день, а кроме того, ей пришлось бы открыть ему, отчего она об этом просит.

А она не была уверена, что раскроет это даже Лавенересу.

Она отвернулась и взглянула на лежащего без сознания мужчину. Ее мужчину. Как бы он отреагировал на то, что с ней происходит? В нем были мудрость и честность, редко встречаемые среди людей его происхождения. Но хватило бы этого, чтобы принять без сопротивления ее эмоции и чувства?