Казарма

По ту сторону путей за вокзалом железной дороги — казенный винный склад. Подпрапорщик (контр-разведка) подал мысль, что надо поставить караул, так как он слыхал, что солдаты собираются «посмотреть» склад. Ставить ли караул? На митинге об этом спорили три часа. Познер сказал не речь, а фейерверк, как царское правительство спаивало народ. И все рукой с балкона в ту сторону, где склад. Процитировал даже какого то модерниста, что "Вино, смеясь, весь мир колышет". Как апплодировали! И единогласно решили поставить караул. Мне разводить. Гляжу, мои часовые винтовки и по большому чайнику на брата берут. Зачем? Смущенно, но грубо: — "Жарко, аль нет? — воды запасти". — "Довольно одного". Вечером принесли назад полон чайник спирта. "Это не дело, говорю. Дайте-ка, я вылью, товарищи. — "Так даром мы что ли караулили". — «Перепьетесь». — "Зачем перепьемся. Продадим. Тут на триста рублей разводки сделать можно". — "Доложу комитету". — "Докладывай хоть чорту, хоть дьяволу". Кругом нас собрались и тянутся с кружками: — "Почем стакан?" Подошел ротный фельдшер: — "Не вздумайте сырой водой разводить". Звоню в штаб. Прошу больше караула не назначать к складу. Голос самого Познера: — "Как не назначать, да вы знаете, там толпа собирается". — "Толпы нет. Несколько солдат. Постоят и разойдутся". — "Нет, нет, надо, товарищ, послать взвод с винтовками". "Позволю себе, товарищ, не выполнить этого приказания. Приезжайте и посмотрите сами, — никакой толпы. Запереть на ночь ворота и больше ничего". — "Я сейчас приеду". Через полчаса заезжает за мной на автомобиле. Садимся и едем. За нами солдаты гурьбой бегут. И со всего поля, как мы остановились у ворот склада, — играть бросили. Толпа собирается. Познер опять взывает к разуму и сознанию солдат. — "Товари! — Щи! Дайте мне честное слово, что вы сейчас разойдетесь по своим делам". — "Делов у нас немного". "Наше дело маленькое: выпил да еще". — "Товари! — Щи! Товари! — Щи! Прошу вас не омрачайте светлого лика революции. Дайте мне честное слово". — "Даем! Ура!" — "Товари! — Щи! Я так высоко ценю ваше слово, что не поставлю тут никакого караула". — «Ура». — "Товари! — Щи! Расходитесь". Толпа выростала. Я Познеру потихоньку: — "Поедем. Зовите их на митинг". Но нас уже не слушали. Толпа колыхалась и кричала «ура». Шоффер пустил машину. Нам неохотно уступали дорогу. Стоя в автомобиле я вижу, что толпа раскачивается точно так, как раскачивается при песне взводный круг. Едем в штаб, перекоряемся с Познером: — "Что вы, товарищ наделали?" — "Почему я наделал, это вы наделали". — "Ах, что мы наделали!" — "Разве, говорю, можно требовать от толпы, чтобы она дала честное слово. Смешно!" — "Керенский же берет честное слово, что будут наступать". — "Так Керенский не к толпе обращается, а к определенной войсковой части". — "Все равно, такая же толпа". -

…Стреляли те самые, кто был в особом взводе. Самые надежные. Ядро осталось то же, что в декабре, да еще подобраны люди из молодых. Стреляли, как по подвижной мишени — тяжелые раскатистые залпы. В городе закрылись лавки. Солдаты на улицах срывают с офицеров погоны.

* * *

Врачебная комиссия из себя выходит. Каждый день несколько сот солдат, требующих отпуска по болезни. Много симулянтов. Нет, это не симулянты, от испуга войны, не «палечники», которые на фронте простреливают себе на левой руке один, два пальца, с рассчетом уйти, но сохранить трудоспособность. В казарме — измученные, измотанные люди, чтобы освободиться от службы, прибегают к приемам какого то болезненного изуверства, что ли. Не знаю, как сказать, — потому что мне неясен, темен источник их готовности принять эти мучения, когда, по всему опыту войны, на примере прошедших перед их глазами тысяч эвакуированных, они знают, что риск смерти на войне и риск инвалидности не так уж велик. И вот люди, пользуясь советами ротных фельдшеров и вольных знахарей военной медицины — то-есть болезней, перечисленных в расписании, превращаются в мучеников. Например, как на кол, в течение двух недель ежедневно садятся на коническую пивную бутылку, чем добиваются выпадения прямой кишки. Идут на какую-то сложную операцию с сухожилиями, от которой рука или нога останется недвижимой на всю жизнь. Выжигают на руках и ногах язвы каленым железом или расплавленным оловом и травят эти язвы для придания им типического вида какими то специями. Платят "за хороший совет" последние деньги… Сад пыток! Способность к терпению, к тупому презрению страдания такая, что с этими людьми на войне можно бы чудеса творить. Они сами наносят себе стигматы войны… Чем же лечить, чем остановить эту эпидемию? Война кончается, а безумие войны только начинает проростать. Доктора пытаются бороться легально, роются в уставах, устанавливают членовредительство, что влечет за собой кару, чтобы другим неповадно было.

* * *

Доктор Вашков застрелился. Его в комиссии избил симулянт. До революции за это симулянта повесили бы, а доктор Вашков все равно бы застрелился. Так вот и прибыль есть на счету противников смертной казни.