Казанский университет

студенческой сходки

Как георгиевскому кавалеру

самый памятный

первый крест,

так и революционеру

самый памятный

первый арест.

Арестованный

это званье.

Круг почета

тюремный круг.

Арестованным быть

признанье

государством твоих заслуг.

Где один человек настоящий

не под слежкой

ну хоть бы один?!

В подозрительных не состоящий

подозрителен

как гражданин.

В государстве рабов и хозяев

поднят лозунг незримый на щит:

"Для спасения негодяев

благомыслящих не щадить".

Косит глазом конь булатный

и копытами частит.

Арестованный Ульянов

не особенно грустит.

Почему должно быть грустно,

если рот хотят зажать?

Пусть грустят в России трусы,

кого не за что сажать.

Рот пророческий, зажатый

полицейским кулаком

самый слышимый глашатай

на России испокон.

Страшно, брат, забыть о чести,

душу вывалять в дерьме,

а в тюрьме не страшно, если

цвет отечества в тюрьме.

В дни духовно крепостные,

в дни, когда просветов нет,

тюрьмы - совести России

главный университет.

И спасибочко, доносчик,

что властям, подлец, донес,

и спасибочко, извозчик,

что в тюрьму, отец, довез.

Вот уже ее ворота.

Конь куражится, взыграв.

Улыбается Володя.

Арестован - значит, прав.

Благодушный рыхлый пристав

с ним на "вы", а не на "ты".

У него сегодня приступ

бескорыстной доброты.

Мальчик мягкий, симпатичный,

чем-то схож с его детьми.

Сразу видно - из приличной,

из начитанной семьи.

Замечает пристав здраво:

"Тюрем - много, жизнь - одна.

Что бунтуете вы, право?

Перед вами же стена".

Но улыбка озорная

у Володи:

"Да, стена,

только, знаете, - гнилая.

Ткни - развалится она".

Обмирает пристав, ежась:

"Это слышу я стрезва?

Неужели есть возможность,

что она того... разва..."

Для него непредставимо,

что развалится режим,

как давным-давно для Рима,

что падет прогнивший Рим;

как сегодня на Гаити

для тонтонов Дювалье,

и в Мадриде на корриде,

и на греческой земле.

Топтуны недальнозорки.

Заглянуть боясь вперед,

верят глупые подпорки,

что стена не упадет.

А смеющийся Ульянов

ловит варежкою снег,

и летит буланый, прянув,

прямо в следующий век.

Там о смерти Че Гевары,

как ацтеки о богах,

мексиканские гитары

плачут, струны оборвав.

Но за ржавою решеткой

нацарапано гвоздем

по-Володиному четко:

"Мы пойдем другим путем".

Может, слышно в Парагвае:

"Перед вами же стена...",

а в ответ звучит: "Гнилая...

Ткни - развалится она".

И в отчаянном полете

карусельного коня

продолжается, Володя,

вечно молодость твоя.

Бедный пристав - дело скверно.

Не потей - напрасный труд.

Что ломает стены? Вера

в то, что стены упадут!

ЭПИЛОГ

Спасибо, стены города Казани,

за то, что вы мне столько рассказали.

Мне вновь планида оказала милость,

и, вновь даря свой выстраданный свет,

как в Братской ГЭС,

Россия мне раскрылась

в тебе, Казанский университет.

Фантазия моя весьма слаба.

Я верю только фактам. Я не мистик.

История России есть борьба

свободной мысли с удушеньем мысли.

История - не в тезоименитствах,

а в скрытых соках матери-земли,

и сколько ни рождалось бы магницких,

в России Лобачевские росли.

...Апрель в Казани. Ледоход на Волге.

Жизнь продолжает вечную игру,

и девочка с лицом народоволки

прощается со мною на углу.

Чистейшая, как выдох твой, природа,

она летит по воздуху легко.

Два голубых осколка ледохода

заполонили все ее лицо.

Она - как веткой по небу рисунок,

а с крыш гремит серебряный каскад:

блистательная временность сосулек

кончается раздрызгом об асфальт.

Ах, молодость, лети, хрусти по льдинкам,

живи и властвуй в мире молодом

и будь всегда прекрасным поединком

души с бездушьем и огня со льдом.

Но нарастает на душе короста,

и постаренья ход неуследим.

Быть молодым, когда ты молод, - просто,

и подвиг - быть бессмертно молодым.

Люблю тебя, Отечество мое,

не только за частушки и природу

за пушкинскую тайную свободу,

за сокровенных рыцарей ее,

за вечный пугачевский дух в народе,

за доблестный гражданский русский стих,

за твоего Ульянова Володю,

за будущих Ульяновых твоих.

Казань - Москва

1970