Казанова

Что там говорил Гудар о сомнениях? Что их нужно бояться больше, чем стилета? Чем он сам занимался до Мюнхена, до Лондона, на чем специализировался? Речь, конечно, шла о его настоящих, серьезных делах, а не о соблазнении женщин, в сущности, банальном трюке, совсем как у фокусника, вытаскивающего из рукава цветные носовые платки. Нет. Его успехи зависели от способности убеждать других, что он один может справиться с их проблемами. Король страдает от импотенции? У Казановы готов ответ. Министр нуждается в дополнительных доходах для казны? Казанова знает, где их нужно искать. Аббат влюбился в жену своего брата? Казанове известно, как следует поступить. Позднее с помощью не одной дюжины чашек кофе, хитрости, удачи он и правда находил такие способы, ну а если это ему не удавалось, прибегал к внушению. Людей очень легко уговорить, когда они сами этого хотят и когда они в полном отчаянии. Если все сложится благополучно, потом вы можете безбедно жить месяц или даже год. А если вас ждет неудача, то оберните мешковиной копыта лошади и бесшумно скройтесь поутру от ваших врагов. Это были не просто двоедушие или игра. Нет, что-то куда более полезное и интересное. Сказать что-либо с полной уверенностью значило сделать добрую часть дела. Он вылечил маленькую Эмили. Почему бы ему не исцелить Шарпийон?

Казанова пригнулся, осторожно отодвинул теток, взял девушку на руки, поднял и понес к двери.

— Я ее вылечу, — проговорил он. — Можете не опасаться. Мне понадобится три дня. Ровно три.

Но лечение заняло пять дней.

глава 5

Он не посылал ни за врачом, ни за аптекарем, зная, какой вред способны причинить эти люди. Шевалье согрел ее постель кастрюлей с горячими углями и укутал Шарпийон толстым одеялом. Жарба принес все необходимое: питательные напитки и кувшины с горячей водой. Казанова достал из своей медицинской сумки десяток флаконов и выставил их на каминную полку. Многие из них выглядели более чем сомнительно: старые, дилетантские снадобья или самодельные яды вроде аугспургеровского «Бальзама жизни». Ему захотелось было попросить их изготовить новую порцию бальзама и проверить его на практике, но они бы заявили, что им требуется толченый рог нарвала, высушенная голова или ногти какого-нибудь святого. Он взял флакон «Капель доктора Норриса от воспаления», открыл пробку, принюхался, а затем выкинул все флаконы в сад.

Несколько дней он спал урывками, на ходу или выжимая компрессы. Он протирал больную, менял ей простыни и постоянно поил с ложечки. Пока он мыл Мари, пока стирал горький пот с ее спины, груди и мягкого округлого живота, то не был равнодушен к ее чарам. Красивая девушка, кашляющая, как рудокоп, и пахнущая, словно прогнивший фрукт, все равно остается красивой. Жар воспаления подражает горячке любовной страсти. Ее вздохи напоминали томные стоны, которые он наконец вырвал из груди Мари в лабиринте. Ничто не мешало ему воспользоваться желанной свободой и овладеть Шарпийон. Она была в его власти. Разве он не мог лечь с ней рядом, как компресс, как благословение, как призрак в горячечном бреду? От жара воспаленных мыслей у него пересыхало во рту, но руки продолжали работать и творить доброе дело. Она скрежетала зубами и могла бы стереть их в пыль. Чтобы этого не произошло, он просунул ей в рот один из гибких пальцев своих перчаток.

Жар достиг кризисной точки, и полдня ее глаза застилала голубая дымка боли. Он пел ей песни, знакомые с детства, когда сам долго и тяжело болел. Женщины дежурили в коридоре и тоже не спали целыми сутками. Он слышал, как они скреблись, точно мыши, и перешептывались, будто привидения.

На шестой день, когда ему наконец удалось выкроить несколько часов для сна, он открыл глаза и увидел прежнюю Шарпийон с ее привычным взглядом. Она лежала очень тихо и спокойно, наслаждаясь роскошью выздоровления, хотя ее лицо скрывала почти непроницаемая вуаль, крыло бабочки страдания, а около глаз обозначились морщинки, которые отныне уничтожит лишь смерть. Он присел и наклонился к ней. Она не улыбнулась, но разжала левый кулак, и он неторопливо взял ее за руку. Казанова не мог говорить. Для этого он был и слишком опечален, и слишком обрадован. Пройдут минута, полминуты, он упустит момент, и вновь вернутся неутоленная страсть, безнадежность, бесконечные интриги. Что бы он сумел спасти? Что бы оставил на будущее? И он, и девушка в постели, наверное, опять погрузятся в житейскую пыль, каждый со своими мелкими чувствами и глупостью, начнут болтать и загонять друг друга в ловушки на краю могилы, спорить, противиться и обременять себя грузом ссор. Однако сейчас это не имело никакого значения. В тот краткий миг он был богат как никогда.

— У вас неважный вид, мсье, — заметила она.

Казанова кивнул. Недомогание скапливалось часами, если не неделями. Судороги, колики в животе, приступы тошноты. Странное восприятие лунного света и дикий, затравленный взор.

— Я себя прекрасно чувствую, — отозвался он.

Шарпийон медленно вылезла из постели, а Казанова занял ее место.

…