Казанова

Тем временем через многочисленных друзей по Лондону, перебравшихся потом в Неаполь, Джакомо стал частью британского сообщества экспатриантов. Он часто обедал за элегантным столом с сэром Уильямом Гамильтоном — еще не женившимся на более известной Эмме, — к которому на вечера приходили знакомые Казановы из прошлого, среди них Элизабет Чадлей, бывшая леди Херви, а теперь герцогиня Кингстон. Микеле Империали, князь Монтены и Фанкавиллы, пригласил их в имение неаполитанского короля у подножья Везувия. Князь по-королевски развлекал их, в том числе купанием вместе с лебедями. Герцогиню Кингстон, как утверждалось, затея напугала. Чтобы не отстать, Казанова вместе с другими плавал в бассейне, когда внезапно почувствовал дурноту. «Это чуть не убило меня», — позже написал он.

Остатки благосостояния Казановы — или денег маркизы д’Юрфе — испарились в округе Неаполя в 1770 году, и были истрачены в основном на Агату Каррару и ее семью. В отличие от многих предыдущих танцовщиц и певиц Казановы, она, кажется, была настоящим талантом, который он стремился всемерно развивать, хотя ей это стоило собственной девственности, а ему — урегулирования долгов всей ее семьи. Это был классический договор эпохи между женщиной-исполнительницей и спонсором-аристократом. За исключением того, что Казанова не был ни богатым, ни аристократом. Драгоценности, которые он когда-то отдал другой Агате (бывшей одно время — любовницей лорда Хью Перси, а ныне — синьорой Орчиволо), снова вернулись к нему. Она и ее муж догадались о его безденежье, и она, похоже, пыталась создать у итальянца впечатление, будто он был ее крестным отцом. С помощью этих драгоценных камней, которые оценивалось в сумму свыше 15 000 ливров, Казанова намеревался ехать на север в Рим. Но до отъезда он отправился к прежней своей любимой Анне Марии и их общей дочери Леонильде.

С тех пор как он последний раз видел их и написал пьесу для Леонильды, еще не зная, что она его дочь, Леонильда обрела финансовое благополучие. Она вышла замуж за маркиза и вместе с матерью с комфортом жила в большом доме, напомнившим Казанове сады Фраскати, где была зачата Леонильда. Когда Анна Мария обнаружила, что Джакомо находился в Неаполе, она пригласила его посетить ее и их дочь с мужем.

Уже второй раз за свою недолгую жизнь — ей было еще только двадцать лет — Леонильда оказалась с человеком, который был могущественным, но импотентом. Старый маркиз де К., как Казанова вынужден его называть (Анна Мария, Леонильда и сын Леонильды, другой маркиз де К. были живы, когда он писал мемуары в конце 1780-х годов), страдал от подагры. Он не мог стоять, когда его молодая жена познакомила его с шевалье де Сенгальтом. Леонильда, как заметил Казанова, выросла на несколько дюймов, но не утратила своей девичьей порывистости — она побежала прямо в объятия отца. Маркиз поцеловал его в губы, что удивило Джакомо только отчасти, поскольку, как он пишет, традиции масонства редко, но встречались среди дворянства старого поколения в этой части Италии.

Казанова и Анна Мария засвидетельствовали друг другу свою дружбу и обсудили дела своей дочери. Хотя Леонильда удачно вышла замуж и Анна Мария получала выгоду от ее брака, мать беспокоилась, что ее дочь несчастна: девушка хотела иметь и ребенка, и любовника. Старый маркиз был нервным и негодным в постели, но он бы, возможно, смог поверить, что будущий ребенок от него. Анна Мария и Казанова наверняка помнили молодую женщину во Фраскати, побывавшую в аналогичных обстоятельствах.

Мать, дочь и Казанова вышли в сад. Стоял жаркий день, но в саду имелись тенистые беседки, и холодная весна охлаждала дом. Во многом место действительно походило на сады Фраскати. Как представляется, вся троица была замешана в том, что случилось дальше.