Казак в Аду

Иван ещё что-то долго говорил, доказывал, вроде даже прочёл целую лекцию о этичности или неэтичности принятия на себя чужой кармы с точки зрения универсальности мировых религий и их применения в режиме схоластики на эмоциональных интеграциях современной шкалы ценностей конкретного представителя каждого социального слоя.

В конце заявленной темы он уже и сам безбожно путался в том, с чего начал, но не это было важно, его искренне удивило: а) что утомлённая еврейка давно спит; б) при попытке снять с её колен тяжёлый «галил», чтоб она могла улечься поудобнее, его руки ему не подчинились…

— Странные ощущения… — попытался выгнуть бровь бывший филолог.

— Ещё бы!

— Не понял?

— А вот это уже не имеет значения, — серьёзно ответил Хранитель. — Дом Веры представляет людям редкую возможность — заново пройти жизненный путь, избавиться от комплексов и ошибок, достичь вершин, изменить судьбу и даже в чём-то подкорректировать предначертанное самим Богом… Это величайший из даров! Как стоило бы поступить с теми, кто пренебрегает им?

— Что ты, пень трухлявый, подсыпал в кофе?!

— О, ничего особенного, один медицинский препарат так называемого успокоительного воздействия. Люди либо спят, либо лишены возможности двигаться, — продолжал изгаляться старичок, перебирая кнопки пульта. — Что же мне придумать лично для вас… Отправить на землю в телах собаки и кошки? Ах нет, вы же хотели быть известными личностями. Ну что ж, к примеру, Василий Чапаев и Мэрилин Монро! Чудесная парочка, не правда ли? Пальчики оближешь что за жизнь! Жаль только, вы так никогда и не встретитесь…

— Сволочь! — тоскливо взвыл казак. — А я имею право на последний звонок?

— Кому? — Старичок снял очки, и в лицо обомлевшему подъесаулу глянули дико знакомые оранжевые глаза. — Не хватайтесь за шашку, Иван Кочуев, меня нельзя убить. Господь традиционно не слышит, ваша подруга мирно спит, и сейчас…

— Будь ты проклят, кобель пархатый!

— Проклятый у нас вы. — Тот, кто прикрывался именем и телом Хранителя, медленно развернулся к телевизору и демонстративно покачал пульт на ладони.

— А таки кто вам сказал, что я вся сплю? — нежно улыбнувшись, открыла один глаз притворяющаяся еврейка.

— Э-э, даже не вздумай, дура, — невольно покосившись на ствол винтовки, прошипел нечистый. — Я бессмертен! И стоит мне нажать одну кнопочку, как вы оба перенесётесь на голубой экран, и…

— Ай-ай, какой цорес, всё поняла, учту, совесть имею, хоть и без удовольствия, в вас не палю… Но в телик-то можно?

И прежде, чем знак вопроса на мгновение повис в воздухе, длинная очередь скромного «гадила» в хлам и брызги разнесла чудо японской техники! Не сразу пришедший в себя Хранитель тупо щёлкал пультом, бывший подъесаул беззвучно гоготал, а над расстрелянным телевизором клубился сиреневый дымок и витали зелёные искорки.

— Рахиль, это… спасибо, короче! Я-то думал, что… а ты у меня о-го-го, оказывается! И главное, как про кофе догадалась, а?

— Ой, я вас умоляю! — Отчаянная израильтянка бодро вскочила на резвые ножки. — Да эту химию нас ещё на первых же сборах учили определять на запах! Чашка маленькая, один глоток — и, типа, вырубаемся на корню, как иерусалимская роза, а потом втихую сплёвываем эту мерзость. Я вся училась у вас по системе Станиславского, он был прав, паузу надо держать востро! Недодержал — слил роль, передержал — зритель ушёл до буфета. Как придёте в себя, поаплодируете, сегодня я засрамила саму Сару Бернар! Или какой-то под где-то против?

— Уже который раз эта девчонка путает мне все карты, — задумчиво буркнул себе под нос демон с оранжевыми глазами, надел очки и, тая в воздухе, напомнил: — Но я ещё вернусь. Прощаемся ненадолго…

— Вот сучара позорная, — постарался грознее выругаться всё ещё обездвиженный казак. — Любимая, сколько времени эта дрянь кофейная будет на меня действовать?

— Ещё с час точно, а потом таки можете шевелить пальчиками. Начинать лучше с ног, и не делайте резких движений.

Дочь еврейских родителей встала, потянулась, два раза подпрыгнула и в ритме венского вальса закружилась по маленькой комнатке. Её счастливые карие глаза горели азартом и неуправляемым весельем…

— Ой, мама, как же приятно-таки заставлять дьявола нюхать собственный хвост! Я буквально лучусь хорошим настроением, люблю весь мир и готова каждому насовать подарков. Шо бы мне сделать на вас приятное? Ваня-а… а хотите, я вам стриптиз спляшу? Вам станет не так скучно лежать без дела… Ловите мелодию!

Взявшись за ствол винтовки, как за шест, и томно полуприкрыв очи, нежная искусительница плавно покачивалась, намурлыкивая себе под нос нечто легкомысленно-французское. Всю ту гамму чувств, вложенную багряным молодым человеком в одно-единственное слово, передать грамматически невозможно, эмоции вложите сами. У меня не получилось… Рискнёте?

— Ра-хи-и-иль!?!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ О том, что на деле вся разница между сказкой и ложью — в неуловимом искусстве создавать намёк…