Казачий алтарь

– Устами женщины глаголет истина. Наливай, Васька. В самом деле, воду толчем… А суть в том, ротмистр, что вы с Деникиным – просто эмигранты – военные с расплывчатой идеей Отечества, а мы с Лучниковым и Красновым – казаки. У вас – алтарь не существующего Государства Российского, а у нас – свой, казачий алтарь. На который мы и десятки тысяч верных казаков положим жизни.

– Значит, весь корень в казачестве? – тоже сдержанно уточнил Силаев. – Тогда сдаюсь. И напоследок прошу, Василий, книгу Деникина.

Хозяин недоуменно пожал плечами и принес потрепанный томик. Силаев зажал пальцем найденную страницу и спросил:

– Будь жив генерал Корнилов, кого бы он поддержал, как потомок казачий?

– Нас, – не задумываясь, ответил Павел.

– Несомненно, – подтвердил сотник.

– Вот слова из телеграммы, предшествующей походу на Петроград. «Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания… Предать же Россию в руки ее исконного врага – германского племени – и сделать русский народ рабами немцев – я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли…» Красноречивый ответ?

«Доложу о нем центральному бюро, – решил Шаганов. – Да и Лемпулю. Такая слюнявая сволочь вреднее любого комиссара…»

– Теперь Деникин горазд рассуждать о гражданской войне, – озлобился вдруг сам хозяин. – А кто, как не он, способствовал свержению атамана Краснова на Общедонском казачьем круге? Это – кара божья! Донскую армию возглавили негодяи Сидорин и Семилетов… Если бы Краснов не был отстранен от атаманства в начале девятнадцатого года, большевики были бы разбиты.

– Милые, хватит об этом! – взмолилась Татьяна. – Мы же не на военном совете. Теперь я перехожу в наступление! Васенька, подай гитару.

Пока хозяйка настраивала инструмент, мужчины молча курили на кухне. Слишком разными были они, стеснившиеся у открытого окна, слишком далекими в своих помыслах и планах. Роднило лишь одно – несчастье эмиграции…

Пели романсы, русские песни. Затем Василий и Павел затянули казачьи. С подъемом прокричали народный гимн «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон», утвержденный в восемнадцатом году Кругом спасения Дона. Между песнями поднимали рюмки. Захмелев, Силаев тоже вызвался спеть и взял в руки гитару.

– Специально для донских казаков! Чей этот романс – не ведаю. Эмигрантский, одним словом…

Он охватил гриф длинной ладонью, перебирая струны, начал вполголоса:

Кто рожден на Дону,
Тот навек помнит запах полыни.
Не расстанется с ним,
Даже если стал домом – Париж.
Купы тонких ракит.
Васильковых равнин ветер синий.
И летящий над крышей,
Апрельский ликующий стриж…
Это – детство мое.
Это – праздник рождественской сказки.
Он повсюду со мной,
Как погнутая шашка и честь…
Господа эмигранты,
Промчимся Новочеркасском!
Тем, которого нет.
Тем, который в сердцах наших – есть.

Татьяна тревожно подалась вперед, вглядываясь в лицо гостя. И вдруг вспыхнула! Она узнала его… Было это в начале двадцатых. В номере дешевой гостиницы ее бил пьяный клиент. Услышав плач и крик по-русски, дверь вышиб плечистый мужчина с приметным шрамом на щеке. И кулаками выпроводил обидчика вон. Затем, застегнув китель на все пуговицы, выпил за здоровье «сударыни» предложенный ею стакан коньяка и откланялся, щелкнув сапогами…

Лучников слушал, ладонью прикрыв глаза. Павел снисходительно молчал, но подавить окатившее душу волнение не смог. Почему-то с горечью осознал, какой бездомной и одинокой сложилась жизнь. Ни детей, ни любящего человека рядом. Ни родины. Ни прежнего Бога. И впереди – смертная безысходность. «Обратно из Казакии мне возврата нет, – с болезненной ясностью решил он. – Не поднимутся станичники – застрелюсь. На луговине, где со Степой купались…»

Кто по крови казак,
Тот суровою памятью крепок.
Не простит тех вовек,
Кто станицы родные терзал!
Снятся мне до сих пор
Закубанские мертвые степи
И чужой пароход,
Что от красной Голгофы спасал…
Это – наша судьба.
Уж она измениться не может.
Как коня напоить
Из замерзшего Дона – нельзя!
Господа эмигранты,
Утешимся милостью Божьей,
Ведь донская волна
Солона,
Как казачья слеза…