Читаем Казачья исповедь полностью

А мы радовались, что страшный этап наших мытарств позади и, думаю, каждый рассчитывал найти возможность и уйти от французов в широкие европейские просторы. На пристани Серкиджи нас высаживают. Это азиатская часть города, какой-то привесок Стамбула. Тут здание французской морской базы, масса деревянных бараков, в которых днем и ночью мечутся легионы поджарых портовых крыс. Здесь нам предстояло жить. Помню, много низких деревянных нар, как в какой-нибудь сибирской тюрьме, большой дощатый стол, несколько скамеек. В соседних бараках ютятся греки, турки, как-то попавшие сюда казаки нашей батареи с бравым вахмистром. Они живут своей замкнутой жизнью, и мы с ними не общаемся, хотя при встречах дружески здороваемся и хлопаем друг друга по плечам.

Но вот странно, по высадке на берег нас забыли. Французы исчезли и, по-видимому, потеряли к нам всяческий интерес. Нас уже и не обучают, и не кормят.

И мы принялись искать работу. В бараках собирались только на ночь, а целыми днями бродили по экзотическому городу и предлагали свои руки. Чего только не испробовал я в том сказочном городе. Начал с самого тяжелого — пошел вместе с десятком наших офицеров работать на стройках Стамбула. Удалось устроиться чернорабочими. Никакой, даже примитивной, механизации на стройке не было, кроме обычной лебедки, и вот вручную мы поднимаем 50-килограммовые мешки с песком или цементом на шестой этаж. Работа обычно длилась двенадцать часов, платили за это довольно щедро — по одной турецкой лире в день. Недели через три, видя* что мы работаем, как каторжники, зарплату нам повысили на уровень профессиональных рабочих, то есть платили уже по полторы лиры за смену. Кстати, за две лиры можно было купить на базаре штаны. Вообще начало было недурно. Но руки… От многочасового таскания веревок по блоку кожа на ладонях превращалась в сплошные волдыри, которые лопались, кровоточили. Мы ухитрялись из старых чулок шить варежки, но и это не помогало. Тогда нам разрешили таскать доски, кирпичи или жидкую мальту в остроугольном корыте. Острый край корыта резал плечо, но мы наловчились подкладывать под него кусок мешка. И все же после той работы у меня на всю жизнь на правом плече осталась набитая шишка величиной с детский кулак.

Питались мы довольно скудно. Утром кусок хлеба да чай. В обед обыкновенно черные маслины с хлебом, иногда халва. Бывало, что мы роскошествовали — покупали миску вареной фасоли в красноватом маслянистом соусе. Это было чертовски вкусно! Присмотревшись, мы увидели, что существует еще много более легких и лучше оплачиваемых профессий. И вот у какого-то предпринимателя, который под мостом в трущобах Стамбула начал печь румяные пончики, мы нанялись в продавцы. Предприниматель выдавал каждому из нас огромный лоток с ремнем на шею и раскладывал на нем около сотни прелестных пончиков. Продав одну порцию, можно было прийти за второй, и при известной расторопности в день удавалось заработать более двух лир. Особенно хорошими покупателями были почти всегда пьяные американские матросы. Они обычно ходили парами и горланили песни.

Как-то иду по улице, только что получив полную порцию товара. На другой стороне тротуара — два американских матроса. Знак пальцем. Подхожу. Один из матросов, расставив ноги, берет с лотка пончик, разламывает, нюхает, крутит головой и бросает его через плечо. Берет второй. Мнет его и, сплюнув, тоже бросает. Потом отступив шаг назад, с размаху бьет носком ботинка в дно лотка, и мои пончики летят, как вспугнутые воробьи, во все стороны. Я холодею. Но матрос бросает мне на пустой лоток 10 лир и, глупо улыбаясь, идет с приятелем дальше…

Очень выгодно было работать на одной из морских баз американцев. Платили они 15 лир в сутки. Желающих попасть к ним было, конечно, много, так что моряки придумали весьма своеобразный подбор кадров. На базе был широкий двор с массой построек. Большие высокие ворота там запирались, и с раннего утра, еще до восхода солнца, около них собиралась толпа человек в сто, а принимали почему-то 10–15 работников.

Происходило это так. В семь часов утра распахивались ворота и несколько американских матросов, держа в руках огромные брандспойты, направляли прямо в толпу ужасающей силы струю воды. Толпа шарахалась из стороны в сторону, люди кричали, скользили, падали, стараясь ворваться в распахнутые ворота, и только пара счастливчиков успевала пробиться на желанную базу. Остальные — мокрые, голодные, — чертыхаясь, уходили искать иную работу.

Мне редко удавалось попадать на ту базу. И одно время я продавал одеяла на старом турецком базаре, а потом вспомнил, как мои сестры делали чудесные бумажные цветы из гофрированной бумаги, и работа закипела. Изящно сделанная роза ценилась в два с половиной пиастра. За день мы выручали по полторы — две лиры, но примерно через месяц на базаре стали появляться конкуренты, заработки, естественно, упали. Но на некоторое время спас случай.

Перейти на страницу:

Все книги серии Редкая книга

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии