Каверна

К этому разбитому корыту и пришёл я по возвращению из того мира. Племянник, только начавший разговаривать, назвал меня «деда», потом «папа», на этом мы и поладили. Такие крайности в восприятии ребёнка были, потому что я, как больной хроническим туберкулёзом, не допускался до племянника и наши встречи носили случайный характер, с большими промежутками.

Короче говоря, старт, с которого предстояло начинать новую жизнь, оказался настолько низким, что поначалу хотелось кричать от безысходности. Я представлял, что по освобождению будет тяжело, но, чтобы настолько, не думал.

Крепись, – говорил я себе. – Это проверка на прочность. Терпи. На всё воля Господа.

Этим же вечером мама позвонила Валерию Николаевичу Цахилову, объяснила, что надо ложиться в стационар. Он посоветовал подойти к нему и на месте всё решить.

Утром назначенного дня мы прибыли в «Дубки» и проследовали к республиканской туберкулёзной больнице. Больница располагалась в здании санаторно-курортного типа. Летом, объятая зеленью, она выглядела, как белый кирпич в траве, а сейчас, в конце января, в малоснежную южную зиму, как серый придорожный камень.

Поднялись в отделение диагностики. Подождали в коридоре, пока подойдет Валерий Николаевич, при этом перемигивались с мамой, стараясь не нарушать покой сидящей на посту строгой медсестры.

Пришёл Валерий Николаевич, поздоровался и завел нас в кабинет. Попросил рентгеновский снимок, посмотрел на свет и проговорил со всей серьёзностью:

– Да, каверна большая. Надо лечиться…

– Каюмовна говорила, что возможна операция, – вставила мама.

– Давайте так, – сказал Валерий Николаевич. – Вперёд забегать не будем. Надо упорно лечиться минимум полгода. Потом будем делать выводы. Видно, запущенный туберкулёз. Может быть, при лечении произойдет чудо, – пошутил он без тени улыбки. – Вообще-то, туберкулёз вещь индивидуальная, у каждого протекает по-своему. Я направлю вас во вторую терапию, к Зауру. Под его наблюдением будешь лечиться, понял? – посмотрел на меня строго. – И без баловства, чтоб я не краснел за тебя.

Он снял трубку телефона.

– Я не подведу, – начал я уверять. – Вредных привычек нет: не курю, не пью, не наркоман…

– Салам, Заур! – Цахилов сделал знак, чтоб я помолчал. – Заур, положи к себе парня. Сын моего друга, хороший парень. Да, будет серьёзно лечиться. Хорошо, я направляю к тебе, – что-то ещё пошутил, посмеялся и положил трубку.

Встал из-за стола, вернул мне снимок и подошёл к матери.

– Надеюсь, всё будет хорошо. Если что, знаете, где я. Беспокойте по любому поводу. Идите сейчас на четвёртый этаж, там к заведующему подойдите, он ждет. Всего доброго!

Во втором терапевтическом отделении мы подошли к кабинету заведующего. На двери красовалась бронзовая табличка: «Заведующий отделением, Хапузов Заур Каральбиевич, кандидат медицинских наук». Табличка выделялась из унылого вида терапевтического отделения. Заставляла уважать дверь, на которой висит. Это как в поле набрести на памятник и удивиться.

Я постучал в дверь.

– Здравствуйте, можно?

За столом сидел мужчина в очках. Комплекцией он походил на мясника. Лишь белый халат говорил о медицине. Он разговаривал по мобильнику и, не отрываясь, показал… Я не понял его пантомимы. Тогда он прикрыл трубку и в полголоса сказал:

– Зайди в ординаторскую к Людмиле Мухадиновне, – при этом замахал рукой, ни слова не давая сказать, мол, знаю, кто ты и зачем пришёл.

Я вышел в коридор.

– Почему так быстро? – спросила мама.

– В ординаторскую послал, – поискал я глазами. – Вот сюда сказал зайти.

За столом, заваленным медицинским бумагами, сидела пожилая женщина в белом халате. Это и была Людмила Мухадиновна, на которую показал заведующий. Ей было около семидесяти лет, если не больше. Обесцвеченные редеющие волосы. Блуждающий взгляд. Другого врача-фтизиатра я, как счастливчик, ожидать не мог. Только такой пациент, как я, из числа бедных родственников, отправлялся прямиком к Людмиле Мухадиновне.

– Здравствуйте! Меня к вам направили. Вот снимок и анализы, – положил на стол перед ней.

– Вы ложитесь? Кто направляет, поликлиника? Так… – посмотрела она направление. – Подождите за дверью, – попросила она маму. – Я его опишу пока, потом мы поговорим.

Мама вышла из кабинета.

– Присаживайся, – усадила меня и приступила к процедуре приема больных в стационар. – Противопоказания есть?

– Да, пиразинамид. У меня на него аллергия.

Она записала это. Затем, после процедуры описания, попросила, чтобы я пригласил маму. Вошла мама, и Людмила Мухадиновна поговорила с нами о том – о сём, о жизни, как плохо в наше время болеть туберкулёзом и тому подобное.

Было видно, что почтенная старуха, будучи давно уже на пенсии, дожила до столь преклонного возраста в профессии, и по сей день была в строю, потому что не принимала близко к сердцу всё, что происходило с пациентами – лишь бы отчетность была в порядке. И, по-моему, не только нехватка молодых специалистов, но и аккуратность в бумагах держала её на своем месте до глубокого склероза.