Каверна

Вдруг на балкон вышли две женщины. Одна была в тёплом спортивном костюме, она сразу плюхнулась за стол. – Коля, а где ты был? – спросила с пьяной бескомпромиссностью.

– Курил. Вот, познакомься, – показал он на меня, – это Тенгиз.

– Ася, – протянула она и расплылась в захмелевшей улыбке. – А это моя подруга Настя, – показала на русую девушку, очень худую, с бешеными, как под опийным допингом, глазами.

– Давай ещё по одной, – предложил Николай.

Я отказался. Он опрокинул через край, занюхал сигаретой и со словами: «Я сейчас», – куда-то ушёл.

Ася и Настя начали кого-то оживлено ругать и обмениваться впечатлениями.

Неожиданно, подытожив словами: «Да пошёл он!..» – Ася села мне на коленки. – Можно, я посижу у тебя? – спросила она, при этом сделала умилённую улыбку высшего удовольствия.

У неё были чёрные глаза, смоляные волосы, как у кореянки, и зубы с золотыми фиксами. Она дышала перегаром палёной водки и пережаренной курицы. Ей было под сорок и морщинки, уже не стесняясь, занимали свои места на смуглой коже.

Ася сидела у меня на колене и продолжала беседу с Настей. Та пританцовывала под музыку мобильного телефона. Временами Ася отвлекалась на меня и ёрзала на колене, пытаясь ягодицами послать какую-то информацию.

– А почему ты к нам раньше не заходил? – спросила она с пьяной обидой. – Ты такой хороший парень.

Я почувствовал себя мебелью и подумал, что это лучше, чем что-то большее; и ещё: «Какой странный тип этот Николай. Привёл меня, как он сказал, к «своей», и не успел выйти, она плюхнулась на колени к первому встречному».

Выдержав паузу, чтоб не выглядеть мальчиком, испугавшимся взрослой тёти, и подождав пока не устало колено, я согнал Асю, и поблагодарил за гостеприимство. Воспользовавшись замешательством, вызванным возвращением Николая и внезапным спором – куда поставили спирт, я удалился к себе.

В палате в вечерних сумерках сидел скучающий Володя. Я включил свет и прилег.

– Ты где был? – поинтересовался он.

– Тут, в гостях… – я рассказал про застолье.

У него загорелись глаза.

– Что пили?

– Спирт, – ответил я и откинулся на подушку.

Володя потерял интерес, видимо, спирт ему надоел. Сказал, что был у Гули в первой палате.

Он недавно познакомился с ней и захаживал на чай. Я поощрял это культурное времяпровождение, от общения с Гулей он меньше пил и становился немного лучше.

6

О Гуле поговорим позже, а сейчас расскажу о том, как Володя исчез из больницы. Он, как оказалось, был знаком с Альбой, между ними была неприятная история, когда год назад они лежали в терапии. Я заметил, что они не здороваются между собой.

Как-то раз Альба предложил мне потерцить (карточная игра), я отказался, предложив вместо себя Володю. Но Альба противно поморщился, залился хроническим кашлем и сплюнул мокроту в плевательницу. Правда, потом, через несколько дней, я застал их за игрой.

Так вот, вернувшись в больницу утром в понедельник, я встретил толстозадую Ларису – вредную медсестру, которая пробубнила недовольно, что пока я отсутствую, происходят ужасные вещи и чуть ли не я в этом виноват. Я остановился, не понимая, и спросил:

– Что случилось?

– А то ты не знаешь, – ответила раздражённо через плечо эта муза Рубенса и удалилась, поскрипывая босоножками.

В палате никого не было, Володя где-то пропадал. Постель, несмотря на ранний час, была заправлена.

Я зашёл к Альбе. Он курил на балконе.

– Что случилось? – спросил я.

Альба посмотрел на меня щурясь, пытаясь понять – не глумлюсь ли я над ним? Перемялся с ноги на ногу, поменял стойку и нехотя процедил:

– Вова, гандон на меня кинулся.

– Как кинулся? – удивился я.

– Так… Сначала у вас в палате, потом у меня. Лариса на шум прибежала, кое-как его от меня оторвали. Здоровый гандон Ножницы схватил. Знаешь, ножницы у меня возле зеркала висели?

– Ну, ну…

– Чуть ножницами меня не пырнул, пидераст.

– Бухой был?

– Да, бухой. Х…й его знает, с кем он бухал?

– А что это вдруг он на тебя кинулся? Ни с того ни с сего, что ли?

– Старое, видимо, вспомнил.

– Что старое? – не понимал я.

– Год назад мы лежали вместе.

– И чё?

– Побили его слегка.

– За что?

Альба не хотел вспоминать, но раз уж начал, надо было договаривать.

– Залез в нычку без спроса, лекарство водой разбавил.

– Чьё лекарство?

– Наше: Кента, моё и ещё там одного…

– Ничего не взял, а просто водой разбавил?

– Да.

– Вредительство какое-то? Зачем он это сделал? – пытался я понять мотив поступка. – Он что-то объяснял?

– Ничего не объяснял. Просто, когда припёрли, сознался, что он и всё.

– И что дальше?

– Получил за это. Ещё мягко подошли, Кент – либерал. А сейчас по пьяни припомнил.

– Уже месяц как ты лежишь, – сказал я. – Если Вова посчитал, что неправильно к нему подошли тогда, времени было уйма трезвому разговор поднять. Да и вообще, такие рамсы сразу, по горячему, раскидываются. Если правым себя считаешь, зачем год ждать?

Я искал хоть одну причину, оправдывающую поступок Володи, но не находил.

– Гадский поступок, – подвел я итог.

Альба со мной охотно согласился, даже ободрился, найдя понимание в моём лице.

«Надо послушать Володю, – подумал я. – В таких случаях у каждого своя правда».