Кавалькада

Глава семнадцатая

— Генерал, — сказал я, — благодарю, что уделили нам время.

— Ваша благодарность будет выражена наилучшим образом в том случае, — ответил он по-английски, — если вы отнимете у меня как можно меньше времени.

Как всякий немецкий генерал, Ханс фон Зеект был практически безупречен. Высокий, подтянутый, лет шестидесяти, в безукоризненно чистом мундире, увешанном медалями и орденскими лентами. На шее висел рыцарский крест, а в правом глазу сверкал монокль.

Он сидел за широким деревянным столом в такой напряженно-прямой позе, будто его позвоночник приварили к спинке кресла. Под поредевшими седыми волосами слева виднелся пробор, розовый и ровный, как шрам от сабельного удара. Лицо узкое и строгое. Умные серые глаза, острый нос, седые усы и тонкий бесчувственный рот.

— Постараюсь быть кратким, сэр, — заверил я его. Я не слишком часто общался с генералами, но почему-то был уверен, что им нравится, когда к ним обращаются «сэр». Из-за любви к этому слову они, должно быть, и становятся генералами.

— Знаете, — сказал он, — я уже говорил с полицией по этому делу. — Руки он держал на столе, сцепив тонкие пальцы. На ногтях — маникюр.

— Да, сэр. Но я провожу независимое расследование.

— Да что там расследовать? Какой-то сумасшедший стрелял и промахнулся. А я-то думал, сыщик-пинкертон тратит свое время на более серьезные дела.

— Да, сэр. Возможно. Но сейчас я трачу свое время на это самое расследование. Так можно задать вам несколько вопросов?

Фон Зеект расцепил пальцы, слегка приподнял правую руку над столом и небрежно помахал пальцами. Мол, задавайте.

— Правда ли, — сказал я, — что господин Гитлер прибыл в Берлин, чтобы заручиться вашим согласием на организацию антиправительственного путча?

Пуци сидел слева от меня. Я услышал, как он выдохнул и даже закашлялся от удивления.

Генерал сухо улыбнулся.

— Вижу, вы привыкли брать быка за рога, Бомон.

— Да, сэр. Чтобы сэкономить время.

Он кивнул.

— Согласен. Во-первых, должен вам сообщить, что некоторые мои офицеры восхищаются господином Гитлером, но я не разделяю их чувства. Однако по их настоянию я согласился встретиться с вами и быть искренним, насколько позволят обстоятельства.

Фон Зеект слегка прищурился.

— Только все, что я говорю вам сейчас, строго конфиденциально. И если я узнаю, что вы кому-то передали наш разговор, то позабочусь, чтобы вас посадили за решетку. А если вас уже не будет в стране, я прослежу, чтобы ни один пинкертон больше не попал в Германию. Вы меня поняли?

— Прекрасно понял, генерал.

Глянув на свои сложенные вместе руки, он снова перевал взгляд на меня.

— Я — офицер. И верен армии и немецкому государству. Но когда в Германии наступает разруха, когда в стране начинается разгул социалистов и прочих авантюристов, все законопослушные немцы морально обязаны задуматься о выборе.

— Да, сэр. И вы считаете, выбор падает на господина Гитлера?

— Нет, не считаю.

— Вы знали до встречи с ним, о чем он будет вас просить?

— Догадывался.

— И думали, из этой затеи ничего не выйдет. Из путча.

— Да.

— И все-таки вы с ним встретились, — сказал я.

— Да.

— Зачем?

— Чтобы выразить свое негодование.

— Чем?

— За неделю до того в Мюнхене его грязная газетенка — ее и газетой-то назвать нельзя — «Мюнхенский обозреватель» напечатала омерзительную статейку за подписью редактора, свиньи по фамилии Розенберг. И в ней он лично оскорбил мою жену.

— Вашу жену? Отчего же?

— Моя жена еврейка. А Розенберг антисемит. Злостный антисемит. Он заявил, что моя жена, будучи еврейкой, губит мой разум, а посредством меня — и всю немецкую армию.

— Гитлер знал про статью?

— По моим источникам в Мюнхене, без его согласия в этой мерзкой газетенке ничто не может быть напечатано.

— Но Гитлер не знал, что вам все известно.

— Нет. — В глазах генерала вспыхнула холодная искра удовлетворения. — Он очень удивился, когда я упомянул о статье. — Он снова слегка улыбнулся.

Я кивнул. Генерал позволил Гитлеру проделать весь этот путь из Мюнхена в Берлин, около пятисот километров, в надежде, что немецкая армия поддержит путч. А потом генерал решительно и не без удовольствия выбил почву у него из-под ног.

Генерал был не из тех, кого мне хотелось бы разочаровать.

— И что же сказал Гитлер? — поинтересовался я.

— Он все отрицал. Сказал, Розенберг опубликовал-де статью самовольно. А сам он, Гитлер, против евреев ничего не имеет. Конечно, он лгал. Я читал отзывы о его выступлениях. Самый отъявленный антисемит — играет на низменных чувствах низших слоев общества.

— Простите, генерал, — вмешался Пуци, — но порой необходимо сплачивать массы. Иногда…

Генерал повернулся к нему.

— Но не с помощью же нападок на мою жену.

— Генерал, — сказал я, — а что потом? После того как Гитлер заявил, что ничего не знает о статье.

— Какой-то идиот в него стрелял. Гитлер побежал и спрятался за дерево. Я попробовал определить, откуда стреляли.

— И что?

— Думаю, стреляли с южной стороны, с территории зоопарка. Я было двинулся в том направлении, но полковник фон Хиппель меня остановил. Мы уехали из Тиргартена все вместе. Позднее я говорил с полицией.