— Мы только что из аэропорта, — пояснила Лис, доставая из шкафа третий фужер. — Сейчас слегка отметим приезд и поедем ужинать в какой-нибудь кабак. — Она задумчиво потерла подушечкой пальца кончик острого носа: — Где у нас можно немного гульнуть в таком, знаешь ли, духе а-ля рюс? Ну там с расстегаями, квасом, селедочкой под водку?
— Может быть, в "Сударе"?
— О да! — Лис согласно покивала. — Точно. И как это я сама не подумала... В самый раз будет. Как это в рекламе говорится?.. "Гуляй во всю удаль в ресторане "Сударь"?
Бременский музыкант, беспомощно хлопая глазами, следил за диалогом, смысл которого оставался ему недоступным.
— Just one moment, Markus, — сказал я, спиной чувствуя, как приятный холодок сочится сквозь плотную ткань рюкзачка: вспомнив на подъезде к метро, что домашние водочные запасы иссякли, я забежал в магазин и купил "Ночной дозор" — изъятая из морозилки бутылка еще не успела нагреться, еще обжигала руку и призывно плакала оттепельной слезой.
Лис озадаченно взирала на водку, прикидывая про себя возможные последствия такого аперитива. Маркус, деликатно склонив голову, вопросительно смотрел на меня.
— Ребята, если вы собираетесь сегодня выступать в духе а-ля рюс, то вам лучше не смешивать стили, а сразу задать верный тон этому славному вечеру. Лис, тут в рюкзачке полбуханки черного хлеба и кусок украинского сальца. Займись сервировкой стола, а я пока поищу посуду. — Водрузив водку на стол, я направился на кухню, разыскал в шкафу три крохотных, на полглотка, рюмки, а в холодильнике банку с малосольными огурцами.
Маркус изумленно наблюдал за тем, как мы в четыре руки быстренько готовим закуску, и настороженно потягивал носом, принюхиваясь к запаху медленно вытекающей из горлышка жидкости, потом беспомощно глянул на Лис, которая в ответ развела руки в стороны: что поделать, друг мой, welcome to Russia — и, решительно закинув голову назад, опрокинула рюмку, понюхала хлебную корочку, захрустела душистым огурчиком.
Должно быть, Маркус, как истинный немец, в детстве был прилежным учеником, а с возрастом тягу к знаниям в себе не истребил, — во всяком случае, он внимательно проследил за действиями Лис, а потом, приподняв грудь тяжелым вздохом, словно по нотам воспроизвел ее действия, с той лишь разницей, что после глотка сделал глубокий вдох и прослезился...
Лис тем временем, усевшись в черное кожаное кресло, с деловым выражением пролистывала какой-то глянцевый журнальчик. Присмотревшись, я узнал в нем тот самый пилотный номер мужского издания, из-за которого мой бывший коллега Валя Ковтун устроил в редакции погром. В том, что поджог склада, на котором хранился тираж, тоже его рук дело, я почти не сомневался.. Наверное, Лис наткнулась на журнал, когда шарила в моем рюкзачке в поисках закуски. Она настолько была увлечена этим занятием, что не обратила внимания на то, что мы с Маркусом заговорщически переглянулись и молча признали необходимость повторить. Опрокинули по второй и, болтая, собирались было совершить третий подход, но в этот момент руку мою, потянувшуюся к бутылке, остановил резкий возглас Лис
— Точно! "Авиан"!
Я подхватил стул, придвинулся ближе к столу и тихо, стараясь не спугнуть то вкусовое ощущение, вслед за которым она могла восстановить в памяти нечто такое, что отозвалось в ней при взгляде на глянцевые страницы, произнес:
— "Авиан"... Французская минеральная вода...
— Да! Именно французская! — Она пояснила: — Прошлое лето. Канн. Набережная. Уличное кафе под полосатым тентом. И бутылочка вот такой же минералки на нашем столике.
Она повернулась к Маркусу и быстро затараторила по-немецки. Тот напряженно сдвинул брови к переносице и задумчиво сощурился. Покивав в знак согласия, он что-то произнес в ответ.
— Видишь, — сказала Лис, оборачиваясь в мою сторону, — он тоже вспомнил. Да. Прошлый год. Ранняя осень, точнее, бабье лето. Набережная в Канне. Помнишь, я ездила к нему с гости? И мы из Бремена махнули на Лазурный Берег — благо была оказия, там проходил какой-то симфонический фестиваль, и Маркус должен был выступать со своим оркестром.
Она опять глянула на Маркуса, тот в знак согласия покивал, хотя я не убежден, что он понял, что именно имела в виду Лис.
— Я все вспомнила...
Она подалась вперед, уперла локти в стол, молитвенно сложила ладони и, подперев нос кончиками сомкнувшихся пальцев, начала рассказывать, поглядывая на . бременского музыканта так, как будто призывала его подтвердить ее слова. Он, к моему удивлению, принял в беседе живейшее участие, то и дело ввинчивая в строй речи короткие и прочные, как жало штопора, немецкие фразы. И я, почувствовав, как ласково трогает мое лицо волнистый ветерок с моря, подумал, что нам троим вовсе не нужно знание языков — русского, немецкого или английского, чтобы объясняться друг с другом, потому что в живой природе важно уметь понимать собеседника по глазам, выражению лица, интонации, дыханию... Потому я не столько слушал Лис, сколько наслаждался теплом не бывшего в моей жизни августовского дня.