Катынь. Post mortem

– Человечество не должно задавать Ему такие вопросы, оно само должно отвечать на Его вопросы.

Анна почувствовала, что потеряла интерес к этому словесному пинг-понгу, в котором священник всегда желал оставить последнюю подачу. Она оглянулась вокруг в надежде, что увидит незнакомого священника, который должен был здесь с ней сегодня встретиться.

– Не видели ли вы тут ксендза Ясиньского? Сестра Анастасия договаривалась с ним о нашей встрече.

– Сестра Анастасия? – Вопрос явно застал священника врасплох.

– Моя дочь учится в лицее у монахинь. Она передала, что ксендз Ясиньский будет сегодня здесь после майского богослужения.

– Здесь? – Ксендз Тваруг был явно озадачен этой информацией Анны и даже встревожен.

– Кажется, он живет недалеко отсюда. Он мог бы мне что-то сказать относительно тех ящиков с документами, которые вроде бы хранились в курии…

Ксендз Тваруг огляделся вокруг, после чего наклонился к Анне и, понизив свой бас до шепота, произнес:

– Ксендз каноник Ясиньский в Величке.

– Но что он там делает?

– Вопрос скорее в том, что с ним там делают. Его увезли на допрос, – прошептал священник.

– И это сейчас?

– Вернее… только сейчас. – Священник взял Анну под руку и проводил в ризницу. – Вы, наверное, не слышали, что доктором Робелем и другими членами той комиссии еще в марте заинтересовался НКВД?

– Они арестованы?

Священник кивнул головой, он наклонился почти к самому уху Анны, так что она почувствовала тепло его дыхания.

– Остальные где-то скрываются.

Он повернулся к шкафчику и спрятал в него потир и дискос. Он явно давал понять, что больше ему нечего добавить. За спиной он услышал шепот Анны:

– Говорят, что в курии спрятаны какие-то материалы той комиссии. Что с ними сталось?

Священник повернулся к ней, широко развел руками и уже в полный голос произнес, завершая разговор:

– Я ничего не знаю, госпожа майорша. Всё в руках Бога.

12

Острый как иголка кончик кисточки завис над выцветшей фотографией: лицо молодого поручика с усиками рядом со светившимся счастьем лицом пухлой блондинки.

Анна поднесла к глазу увеличительное стекло, и глаза блондинки стали еще выразительнее, так много было в них счастья. Анна очень осторожно поправила тушью очертание усиков.

– Вы не поверите, но он сделал мне предложение в цирке во время антракта. И вот с тех пор, как я стала вдовой, я обязательно отправляюсь на цирковое представление вместе с сыном, когда цирк сюда приезжает.

Эта вдова говорит без умолку. Она все время торчит возле Анны в фотоателье господина Филлера, наверное, хочет проконтролировать, чтобы это ретуширование, которое она заказала, не исказило на старой фотографии ни единой детали. Вообще-то ей важна не столько фотография, сколько то, чтобы кто-то ее выслушал, ведь всем хорошо известно, что госпожа Анна Филипинская тоже вдова, хотя до сих пор из-за тех самых ошибок, которые были в том списке, нет окончательной уверенности. Вдова, которой поручик сделал предложение в цирке во время антракта, точно знает, что ее муж не вернется.

– Он погиб под Брестом, когда их окружили большевики. – Она следит за тем, как кисточка Анны подводит брови поручика, своей щекой прижавшегося к ее щеке. – Это единственная уцелевшая фотография. Когда пришли большевики, шурин сжег военную форму мужа и все его снимки в военной форме, настолько он боялся, что их отправят в Сибирь. – Вдова покачивается на стуле, что стоит рядом со столиком Анны, как человек, попавший в такт движению поезда. – Но все равно это нисколько не помогло. Семьи офицеров вывозили из Львова в первую очередь.

– Мы с дочкой укрылись в деревне под Пшемыслем и там дождались вступления немцев, – сказала Анна.

– Нас пять недель везли до Казахстана. – Вдова продолжает свой рассказ, и таким образом их судьбы словно взаимно дополняются. – Там мне пришлось пройти через ад, но я все время думала, что он в плену.

– Последнее письмо от него пришло в декабре тридцать девятого. – Анна провела кисточкой по бровям поручика. – Когда он уходил на войну, мне было страшно, что он погибнет. Но он не погиб. Его расстреляли.

И только теперь обе женщины совсем близко увидели друг друга, как люди, которые внезапно в чужом человеке узнают кого-то из соседей. Откладывая кисточку, Анна сказала, обращаясь больше к себе, чем к вдове:

– Разве после того, что они там сотворили, можно и дальше нормально жить?

– Жить можно, – вдова смотрела на уцелевшую фотографию мужа, – но забыть невозможно.