Катынь. Post mortem

– Ты слышала? – Анна использовала любую возможность, чтобы убедить Нику в том, как сильно она ошибается, предоставляя новым властям какой бы то ни было кредит доверия. – По радио сообщили об аресте командования «СиН». [8] Они хотят всех, кто не красный, упрятать за решетку. А ты считаешь, что у них есть какие-то идеалы!

Ника знала, что ее открытость навстречу всему, что несет каждый день, ее стремление воспринимать повседневность как праздник для матери было чем-то вроде предательства. На сей раз она не поддержала дискуссию. Она собиралась одолжить у матери коралловые бусы и поэтому не хотела раздражать ее своими замечаниями относительно того, что любая власть поначалу заслуживает хотя бы некоторого доверия.

– Одолжи мне бусы.

– Ты куда-то собираешься?

– В оперетту.

Именно в этот момент в дверях гостиной появилась Буся. На ней было выходное платье, на шее висела та самая камея на серебряной цепочке, которую она когда-то одолжила Нике, когда та в первый раз в жизни отправлялась в театр. Анна кивнула на дочь:

– Представь себе, она в день именин своего отца собирается в оперетту.

Прежде день именин Анджея всегда был для них тем днем, когда, собравшись втроем, они вспоминали его, восполняя с помощью памяти его отсутствие. Как она могла забыть, что сегодня как раз тот день, когда отмечаются так называемые «анджейки»? Может, и не забыла вовсе, а просто не придала этому значения, ведь Юр ясно сказал, что у него есть билеты в оперетту как раз на вечер, посвященный этому именинному дню. И вот теперь она ловит устремленный на нее взгляд вечно слезящихся глаз Буси, которая не может поверить, что Ника собирается в этот вечер уйти из дома. Ведь этот вечер всегда принадлежал ему!

– Я испекла бисквитный торт. – Буся погладила внучку по плечу. – Твой отец обожал его. Мы посмотрим старые фотографии…

– Это ее все меньше и меньше интересует. – Анна критически смотрела на Нику, примерявшую перед зеркалом материнские бусы. – Почему ты именно сегодня куда-то уходишь?

– Юру достались льготные студенческие билеты.

– Значит, ты выбираешь его! – Анна опустилась на диван и жестом, полным отчаяния, указала на портрет Анджея на стене. – Твой отец не в счет!

Ника сорвала с шеи бусы и бросила их на колени матери. Она стояла перед ней, и слова, которые долго копились внутри нее, лавиной вырвались наружу: она не хочет жить прошлым, не хочет напоминать собой те выцветшие фотографии, которые хранятся в их семейном альбоме!

– Ты ревнуешь, что меня кто-то ждет. Ты просто ревнуешь к чьей-то любви! Почему ты не хочешь примириться с тем, что мне восемнадцать лет?! Мне что, всю жизнь искать могилу отца?! Я не археолог, чтобы копаться в прошлом!

Анна нервически прикрыла уши руками. Буся засеменила к Нике и сложила руки в умоляющем жесте, стараясь прервать поток этих ранящих Анну слов. Однако Ника уже не могла остановиться. Она должна была до конца высказать все, что накопилось у нее на душе, до последнего слова, иначе она бы просто задохнулась.

– Отец наверняка хотел бы, чтобы я радовалась жизни!

– Он хотел бы радоваться вместе с тобой, – тихо произнесла Анна и добавила: – Ну, иди же в свою оперетту, если в этом и есть твоя жизнь!

И это были последние слова, которыми они обменялись в тот день.

48

Последний день ноября выдался туманным, пропитанным влажностью, как губка. Фонари, казалось, плыли в воздухе как в море тумана. Ника медленно шла по бульварам, Плантам, шаркая ногами по опавшим листьям.

Мысленно она продолжала разговор с матерью. Сколько уже таких молчаливых разговоров состоялось у нее с матерью, и только сейчас она наконец поняла, что Анне просто необходимо это ощущение исключительного права на страдание, которое она так лелеет в себе, чтобы боль утраты могла стать единственным смыслом ее жизни. Лишенная надежды на возвращение своей единственной любви, желая быть верной ей до конца, она выбрала ненависть и обиду тех, кому удалось не стать жертвой.

Ника теперь говорила, обращаясь к Анне, словно та стояла рядом с ней возле мокрой скамейки:

– Я не забыла, что ты мне однажды сказала: мол, когда-нибудь и я пойму, что человек дается нам судьбой на всю оставшуюся жизнь только один раз. А если я именно это и поняла? Ты много раз говорила, что о нас можно судить по тому, как мы умеем любить. Ты ведь так говорила, правда? Так знай, что я, возможно, тоже встретила человека, который дан мне один раз и на всю жизнь…

Ника сама не понимала, как она попала сюда, оказавшись у входа в театр оперетты. Из витрины с фотографиями на нее смотрели лица танцовщиц с неживыми улыбками, с павлиньими перьями в волосах. Ника оглянулась вокруг. Было поздно, и никто ее не ждал. На улице слышны были шаги патруля. Милиционеры с винтовками через плечо остановились у театральной витрины и мечтательно разглядывали застывших в неподвижности танцовщиц.

49