Каторжанин

Ему не связывали руки, не надевали мешок на голову, просто машину такую подогнали, что ничего из нее не видно. Он ехал на «уазике», который за его форму в народе называли «буханкой». В таких машинах заключенных по этапам развозят, Воркутай хорошо это знает. Ездил он в автозаках, и сейчас, по ходу, такая же история. Окна в машине не зарешечены, но заварены снаружи – ни черта через них не видно. И водительская кабина отгорожена непроницаемой стенкой – не видать через нее дороги. Если бы не тусклая лапочка под потолком, совсем темно было бы.

Но лампочка горит, руки не связаны, и, возможно, задние двери открыты. Даже свита с ним – два бойца. Воркутай вроде бы и не узник здесь, но такое ощущение, будто его везут на расстрел.

Он договорился о встрече с Матвеем, подъехал на «стрелку», там ему и предложили сесть в эту «буханку». Или он едет дальше, или никакого Матвея. Парни солидные, в строгих костюмах, суровые, внушительные, но Воркутай класть на них хотел. Но не положил. И даже поверил в гарантии безопасности, которые они ему дали… Совсем еще молодые пацаны, но, как ни крути, а впечатление они произвели, иначе бы он не трясся сейчас в этой чертовой машине…

«Буханка» остановилась, послышались голоса, открылась дверь.

– Приехали, Борис Григорьевич.

Высокий, плотного сложения парень с широким носом на узком лице смотрел на него без особого уважения, но при этом обратился по имени-отчеству. Он знал, с кем имеет дело, поэтому старался вести себя вежливо.

Воркутай вышел из машины с достоинством законного вора. Поднял голову, расправил плечи, огляделся. Не понравилось ему место, где он оказался. Внушительного вида забор из колючей проволоки, за ним по тому же периметру тянулась высокая ограда из досок. Вышки с часовыми. Не похоже на колонию, но аналогия просматривалась. И еще где-то в лесу слышались автоматные очереди. А лес густой, самая настоящая таежная глушь.

– Стрельбище здесь у нас, бойцы тренируются, – сухим казенным голосом пояснил широконосый, показывая на ворота.

Они прошли на территорию какого-то непонятного лагеря. Контрольно-пропускной пункт, дорога, посыпанная щебнем, аккуратные бревенчатые строения, небольшая кирпичная котельная, плац для построения, спортивный городок… И никаких локальных зон, как это принято в колониях. Часовые на вышках стояли, но наблюдали они только за обстановкой снаружи.

– Здесь у нас казарма, спортзал, штаб, столовая, за кочегаркой баня, – по ходу движения говорил широконосый.

Людей Воркутай не видел. Возможно, им не разрешали выходить из казармы, чтобы они не «светились» перед ним. А может, все на стрельбище.

– И что это у вас тут за дела? – угрюмо спросил он.

– Учимся военному делу настоящим образом! – усмехнулся пацан. – Как завещал великий Ленин!

– Кому завещал?

– Ну, братве он вроде как не завещал. Но мы подмазались.

– Братве… – скривился Воркутай.

Не удалась ему презрительная улыбка. Как можно было презирать противника, который вывел подготовку своих бойцов на столь высокий уровень? Целый учебный лагерь у Матвея – со стрельбищем, со спортивным городком. Пацанов здесь не только тренируют, но и учат убивать. Возможно, на это дело их натаскивают реальные профи, которых не сложно нанять, если есть деньги. А с этим у Матвея вроде как без проблем…

За кочегаркой действительно размещалась баня – длинная, приземистая, из гладко оструганных бревен, под железной крышей. Из трубы дым валил, судя по запаху, березовые дрова жгли. А кочегарка на угле работала, дым черный, плотный. Вот и думай, что Воркутая ждет – баня с веничком или угольная печь в котельной. Топка там, по ходу, мощная, труп сжечь плевое дело. Может, кочегарку для того и поставили, чтобы «жмуров» сжигать?..

Его подвели к дому, который находился за баней. Бревенчатый дом, небольшой, но аккуратный, с резными ставенками. Высокий фундамент из крупных камней, открытая веранда с широкой лестницей.

На веранде стоял молодой мужчина – высокий, плотно сложенный, статный. Черты лица правильные, четкие, утонченные, вроде бы и не жесткие, но точно не мягкие. Взгляд улыбчивый, но лицо каменное, непроницаемое. Да и улыбка в глазах коварная, с хищным прицелом. Он был один, без охраны, но это его ничуть не смущало. Свитер на нем вязаный, рукава длинные – возможно, для того, чтобы в них легче было прятать нож или даже ствол…

Он неторопливо спустился с крыльца, сухо кивнул Воркутаю в знак приветствия и коротко сказал:

– Я – Матвей.

– Ты сам знаешь, кто я такой, – с достоинством ответил вор.

– Поговорим?

Воркутай кивнул.

– Твоих людей покормят, а мы с тобой сами, с глазу на глаз.

Матвей провел Воркутая в дом, пригласил за стол, на котором дымился самовар.

И дом простой, и обстановка в нем такая же – мебель новая, но чисто под старину. Сосной здесь пахло, сушеной травой и медом. На самоваре стоял большой заварник, на столе в стеклянных вазочках – сушки, пряники, конфеты, курага, в глиняных блюдцах – кусковой сахар, мед, варенья, сгущенка.

– Берлога твоя? – спросил Воркутай.