Каторга

Быков вызвал к себе Корнея Землякова и сказал, что верит в его смекалку, верит в его выживаемость среди кошмарных условий сахалинских дебрей.

— Конечно, Слепиковский не сидит на месте, он желал бы выйти к нам. Я даже не приказываю, а только прошу: бери любую лошадь из коляски барона Зальца и сыщи Слепиковского, чтобы он знал, куда ему пробиваться, где нас искать… Пусть он сам назначит время и место встречи!

Все десять дней передышки японцы забрасывали Быкова своими посланиями. Иные письма начинались вежливо: «Мы, япона, уважай Вас, доблесна руске офицерик…» Другие письма были переполнены угрозами, проклятьями от имени японской армии, самураи писали Быкову, что, если его банда не сложит оружие, они поджарят его на костре… живьем, как кусок мяса! Полынов застал Быкова не в самую хорошую минуту его жизни.

— Вы, кажется, загрустили, штабс-капитан?

— Задумался.

— О чем же?

— Неужели после войны, учитывая мои сахалинские заслуги. Академия Генерального штаба не примет меня в число своих слушателей без экзаменов по иностранным языкам?

— Не примет, — ответил Полынов. — Там слишком большой конкурс желающих обменять гарнизонную жизнь на блистательное представительство русской военной мысли. Я бы на вашем месте срочно обвенчался с Клавдией Петровной, чтобы она разговаривала с вами только на французском или немецком.

Темнело. Быков затеплил огарок свечи:

— К сожалению, нам не до венца. А я, наверное, не умею открывать для любви сердца женщин.

— Чепуха! — возмущенно ответил Полынов. — Каждый мужчина должен сам открывать для любви сердце любой женщины.

Горько усмехнулся в ответ штабс-капитан, оберегая среди ладоней, как цветок, колебания слабого огонька.

— Научите, как это делается? — спросил он.

— Очень просто! Любая женщина — как несгораемый шкаф еще неизвестной системы. Я подбираю к нему отмычки, а потом ковыряюсь в его потаенных пружинах. Раздается приятное: щелк! — и дверь сейфа открывается, как и сердце женщины.

— Опять шуточки! Вы можете быть откровенны?

— Конечно.

— Однажды вы засиделись в лавке Найбучи, допоздна беседуя с Клавдией Петровной.

— Не ревнуйте, — ответил Полынов. — За эту беседу ваш несчастный Пигмалион уже получил оплеуху от своей Галатеи.

— Но о чем вы беседовали с Клавочкой?

Последовал честный ответ Полынова:

— Госпожа Челищева спрашивала меня: стоит ли ей довериться вашим чувствам и принять ли ваше предложение?

— Что вы ответили ей тогда?

— Я сказал, что вы принадлежите к очень сильным натурам, которые способны перенести любые удары судьбы, но вы никогда не сможете пережить своего поражения.

Лицо Быкова неприятно заострилось, покрываясь глубокими тенями, как у мертвеца. Он загасил свечной огарок.

— Я вас не понял, — было им сказано.

— Наверное, меня поняла Клавдия Петровна.

— И какие же она сделала выводы?

— Вот об этом вы спросите у нее сами…

Передышка в боях затянулась. Полынов вскоре навестил Быкова с «франкоткой» в руках; его сопровождала Анита.

— Вы не будете возражать, если я схожу на разведку к северу, в сторону Онора? За меня вы не бойтесь.

— Я не за вас боюсь, а за вашу спутницу.

Анита вдруг шагнула между ними.

— Со мною ему нечего бояться, — гордо заявила она.

Взявшись за руки, словно дети, они не спеша удалялись в сторону леса, и Клавдия Петровна сказала Быкову:

— Не правда ли? Он сделал из девчонки свою собаку.

— Да нет, — печально ответил Быков. — Это скорее женщина, уже осознавшая свою великую женскую власть над мужчиной, и мне порою кажется, что Полынов уже начал ее побаиваться. Я бы тоже не пожалел денег, чтобы купить такую вот… собаку!

Клавочку подобное объяснение не устраивало:

— Успокойтесь! Я вашей собакой никогда не стану…

После боя на реке Наиба отряд перебрался на другой берег. Наверное, капитан Таиров мог бы и не форсировать реку, он и сам не знал, зачем это делает, поступая иногда по соображениям, очень далеким от тактики. Сказывались давняя усталость, постоянный голод, вечные страдания от гнуса, краткие сны на сырой земле — люди двигались скорее по привычке, уже вяло соображая, зачем и куда бредут, лишь бы не стоять на месте.

Шум речной воды усыплял, хотелось лечь.

— Сколько ж можно еще таскаться? — спрашивали матросы.

— Может, и выйдем на Быкова.

— А где он, отряд-то евонный?

— Не просто ж так ведут. Наверное, знают.

— Откуда им знать-то? Сами плутают…

Капитан Таиров забрался с офицерами на горушку, оглядываясь по сторонам, и скоро из цепи охранения послышалась учащенная пальба. Не успели дружинники опомниться, как японцы открыли по ним огонь со всех сторон сразу.

— Окружают… окружили! — раздались крики.