Кати в Париже

Посуду я мыла в одиночестве. Леннарт не помогал мне, как обычно раньше, и это было прекрасно! Прекрасно то, что с тобой так плохо обращаются и не оказывают помощи в убийственной домашней работе! А кроме того, еще и ругают за то, что ты один-единст-венный раз повеселилась с добрым старым другом!

Добрым старым другом? Ну да, ну да, тебя любили, нашлись такие, что чуть не впали в чахотку с горя, когда их покинули, чтобы выйти замуж за одного… за жестокого вола, который только мучит и тиранит тебя! О, как болит сердце… Пожалуй, надо пойти к врачу… Ты ведь никогда не была особенно сильной!

Мои слезы закапали в воду с посудой.

Тут я почувствовала, как пара рук обняла меня.

— Кати, я так несчастлив! — сказал Леннарт. — Ты тоже?

Я бросилась ему на шею и заплакала так, что только брызги полетели.

— Несчастлива, еще спрашиваешь! Несчастлива\ Я думала, ты умер!

Мы долго стояли совсем молча, обняв друг друга.

— Любимая! Подогрей синильную кислоту, — сказал Леннарт.

XV

Однажды перед самым Рождеством ко мне пришел Петер и попросил:

— Кати, помоги мне! Что мне делать? Ты можешь понять, что эта Ева так жутко запала мне в душу?..

— Да, пожалуй, я могу это понять, — сказала я.

— Но ты не знаешь, как это плохо, — продолжал Петер. — Я бы безо всякого тут же женился на ней… Слышала ты когда-нибудь о таком сумасшествии?

— О да, иногда, кажется, я слышала о чем-то подобном, — ответила я.

Он сидел на столике для мытья посуды, подавленный, глубоко задумавшийся человек с грустными глазами.

— С какой стороны ни посмотришь — это катастрофа, — сказал он. — Естественно, я ей не нужен, и, во-первых, я этого не переживу. А во-вторых, подумать только, если она, вопреки всяким ожиданиям, захочет выйти за меня замуж…

— Да, что тогда? — спросила я.

— Она девушка совершенно такого типа, какого я смертельно боюсь, — сказал Петер. — Точь-в-точь такая бабочка, что порхает от одного к другому. И у меня, возможно, получится так же, как у моего отца… да ведь это катастрофа, я и говорю.

Он стукнул себя по лбу, и вид у него был как у совершенно отчаявшегося человека.

— Это грозит мне смертью! — заявил он. — Я должен спросить ее…

— Подожди еще немножко! — сказала я. — Только еще немножко!

Я подумала про себя, что если у Евы есть хоть капля разума, ей надо выйти замуж за Петера, который в самом деле хороший человек. Он станет добрейшим и милейшим супругом. Его преданность была несомненной вопреки всему тому, что он говорил, будто не желает делать ставку на одну-единственную женщину. Но именно это он и делал, когда всерьез привязывался к кому-либо. Разнообразие и порхание туда-сюда он ненавидел больше всего на свете и у себя самого, и у предполагаемой будущей жены. Многочисленные победы Евы вовсе не усиливали его интерес к ней, а совсем наоборот — отпугивали его и заставляли до последнего бороться с влечением к ней.

И когда он теперь, сидя на моем столике для мытья посуды, говорил: «Это грозит мне смертью! Я должен спросить ее…» — то, по всей вероятности, этому предшествовала жестокая борьба с самим собой.

Я хотела, чтобы он немножко подождал. Я хотела выиграть время, чтобы подготовить почву, капнуть время от времени несколько мелких словечек в ухо Еве. Я не знала, подействуют ли они, но в любом случае Ева как раз в этот момент была абсолютно не расположена связывать себя какими-либо узами.

— У меня большие способности к дружбе, — сказала она мне однажды. — Но явно никаких способностей к любви, к такой истинной любви, которая продолжается больше двух недель.

Но разве нельзя выйти замуж из чувства сильной и крепкой дружбы? Я не из тех, кто мог бы судить об этом, поскольку я с самой первой минуты была так безумно влюблена в Леннарта. Но предположите, что вскоре я узнала: человек, в которого я влюблена, совершенно не подходит мне. Мы совершенно разные, и нам вместе не ужиться. Вышла бы я все-таки за него замуж только потому, что влюблена? Нет, надеюсь, такую глупость я бы не сделала, хотя никогда ведь точно не знаешь! Но если вернуться к этому, разве нельзя было встретить кого-то, кто заставил бы тебя сказать себе: «Это именно тот человек, с которым я могла бы ужиться!» Разве тогда не нужно было осмелиться на замужество, даже если ты не влюблена!

О, я столько думала об этом! Я советовалась с Леннартом, и он сказал: во всяком случае, абсолютно необходимо, чтобы мужчина был по-настоящему, серьезно влюблен.

— Но ведь ясно, и это потрясающе приятно, если и она чуточку влюблена, — добавил он и требовательно дернул меня за кончик уха.

— Вот что, ты так думаешь! — засмеялась я. — Да, да, я ведь тысячу раз говорила: «Я люблю тебя!» Но у разных людей это, пожалуй, бывает по-разному. По-твоему, у Петера с Евой получится что-нибудь?

— По-моему, да, — ответил Леннарт. — Он, по крайней мере, достаточно ослеплен.

Так это, несомненно, и было. Очень влюбленный и совершенно несчастный мальчик сидел на моем столике для мытья посуды и ждал звонка Евы в нашу дверь.

— Ты не думаешь, что у нее удивительно милый ротик? — чуть застенчиво спросил он меня.