Катастрофа

– Вас это коробит? Как может правда коробить писателя?.. В джунглях мира я выполняю роль волка, который гонит жертву… Вы ошибетесь, посчитав моих солдат бандитским отребьем. Да, криминальные элементы здесь есть, есть всякого рода извращенцы. Но дебилов нет. Нет людей, которые бы не сознавали вполне, что они делают. Каждому новичку, – а нам приходится пополняться, – я создаю биографию. Старо, но по-прежнему действенно: заставляю расстреливать тех, кто подлежит расстрелу. Сцена берется на пленку, и тот, кого мы принимаем в стаю, уже выполняет все ее законы. Я каждому даю возможность хорошо заработать, но я знаю грань, за которой может пострадать безопасность и сила стаи, и выбраковываю зарвавшихся. Есть еще вопросы?

Все было ясно: если может сходить с ума человек, то и мир в целом способен переживать сумасшествие. Весь парадокс в том, что очевидное сумасшествие мира нельзя подтвердить доводами разума.

– Не исключено, что на вас готовилось покушение. Это уже та область политики, которая меня не интересует. Тем не менее вы можете быть уверены: здесь я гарантирую вашу безопасность…

Меня довели до небольшого горного озера, посадили в круглую резиновую лодку, пустили красную ракету и сказали, чтобы я греб к противоположному берегу.

Надвигался вечер, и тучи, как нарочно, отовсюду сползались. Говорить о своих страхах было бесполезно. Махнув рукой провожатым, я отплыл в сторону партизан. И тут подул рывками ветер, поднялась зыбь. Я молил бога, чтобы не стемнело и не пошел дождь: при плохой видимости партизаны могли принять меня за атакующего противника и прикончить. В первых сумерках я не выдержал – громко запел. Глупая опереточная песенка – ничего иного я не сумел припомнить. Да и никакого мотива – заикающиеся выкрики…

Озеро было шириною в триста – триста пятьдесят метров. Вероятно, оно образовалось в незапамятные времена в кратере вулкана – это доказывала его круглая форма и отвесные скалистые берега.

Ветер подхватывал и уносил мой голос, лодка медленно продвигалась вперед, и я каждый миг ожидал выстрела. Мне казалось, что снайпер непременно поразит меня в голову. От ожиданий мерзло и коченело тело, и все во мне пропитывалось отвратительной, просившейся наружу кислотой.

Разгулялась уже приличная волна, когда я пристал к берегу. Последние лучи солнца погасли. Все вокруг слилось в густой темноте.

Куда идти дальше, я не знал. Да и не хотел, потому что почти от самого берега начинались джунгли.

– Эй, кто здесь? – прокричал я. И раз, и другой, и третий.

– Мистер Фромм? – услыхал я совсем рядом. – Это Игнасио Диас, поднимайтесь сюда, за гребень!..

Как я обрадовался! Как облегченно вздохнул, пожимая руку моему давнему знакомому. Мне казалось, что все рады моему появлению и что моя задача практически выполнена. Я торопил Игнасио поскорее сообщить обо мне Око-Омо.

Провожатый довел меня до поселка. В хижине, чуть освещенной керосиновой лампой, небритый, похудевший Око-Омо, сидя на полу, что-то писал в блокнот.

– Пустяки, – сказал он, отвечая на вопрос, который я не осмелился задать. – Самое главное, я оказался не таким уже трусом, как полагал. Наемники непобедимы, пока противостоят беззащитным.

Я спросил о капитане Ратнере.

– Актер. Похваляется тем, что всегда спокоен и всегда улыбается. Подчеркивает свою заботу о солдатах. Но нам известно, за каждого наемника после десяти боев он получает премию… Завтра увидите, что натворила его банда в деревне Укатеа. Согнали всех на площадь, глумясь, отрубили голову колдуну. А потом подожгли дома и расстреляли каждого третьего из схваченных. Они думают, что запугают зверствами. Но зверства вселяют не только страх, но и мужество…

Я передал записку от Луийи и письмо от Такибае. Око-Омо прочел записку, а потом письмо. Помедлив, сжег его, запалив над лампой.

– Диктатор предлагает мне пост председателя государственного совета. Наивный трюк. Дело не в личных амбициях. За время независимости мы ни на шаг не продвинулись к независимости. Народ еще более разорен и задавлен. Мы не получили ничего, кроме коррупции, сомнения в своих силах, алкоголизма и порнографических фильмов…

Не договорив, Око-Омо ушел – какой-то человек позвал его.

Ветер усилился, от его толчков вздрагивала хижина, струи ветра, прорываясь сквозь панданусовые занавеси, приносили незнакомые запахи. Какая-то неодолимая бессмысленность была во всем, что меня окружало. «Зачем я здесь? Что могу изменить?..»

Для Такибае партизаны были такими же мерзавцами, как и все остальные люди, только использующими иные средства для обретения власти и материальных богатств. Тут, в этой жалкой хижине, ничего толком не зная о партизанах, я подумал, что, может быть, именно эти люди и есть то новое, в чем нуждается мир. Они терпят лишения, страдают и умирают. Но они умирают, потому что не хотят жить рабами. И став свободными, они не допустят рабства, стало быть, и гибели мира.

Нет, не зависть захлестнула меня. Но никчемность моей жизни прежде не представала передо мной столь отчетливо, как в тот час, когда я ожидал Око-Омо.