Катастрофа - 2012

Другая позиция прямо противоположна. Ощущая террористичность, монструозность и антицивилизационность российского государства, многие социально активные его подданные начинают всячески бороться с ним. Если не реально, то хотя бы виртуально. Они начинают ненавидеть Россию всей душой.

Но при этом они видят, что значительная часть русского народа пассивна. Другая часть не просто пассивна, но и пытается «гордиться» своим рабским положением. А третья вообще яростно стремиться пополнить собой ряды насильников.

Такое осознание не может не способствовать появлению негативных эмоций уже не только к российскому государству, но и к русскому народу. Это отношение формируется тем легче, чем меньше русской крови течет в жилах такого российского подданного.

И вот мы уже видим целые пласты нерусских и полукровок, которые яростно отрицают и российское государство, и русский народ.

Кстати, тем самым они весьма эффектно подыгрывают официозной пропаганде, которая хотела бы, чтобы русский народ полностью отождествил себя с российским государством. «Отказываешься от России? Тогда ты не русский!» — говорит официальная пропаганда, идеология, религия. «Видишь, кто бичует пороки российской государственности? Инородцы, полукровки, презирающие твой народ. Так что если хочешь оставаться русским — люби Россию».

И русский человек, ненавидящий российского бюрократического монстра, оказывается в тупике.

О, как хотелось бы хозяевам страны, чтобы из этого тупика не было выхода!

Но выход есть!

Можно быть русским, можно гордиться достижениям своего народа и ненавидеть Россию. Можно осознавать себя попавшим в тяжелые обстоятельства, но при этом не сдающимся, борющимся с террористами.

И, повторим, гордиться. Гордиться тем, что в таких дичайших условиях народ не просто выжил, но и сохранил в себе ростки воли и благородства, не примкнул всей массой к овощам и холуям террористов.

Сохранил традиции борьбы за освобождение.

Именно эта часть народа поет песни о Степане Разине, именно эта часть народа сохраняет порядочность в быту среди грязной российской действительности, именно эта часть народа не отказывается от своей «русскости», но при этом не стремиться встать в ряды «россиянцев».

Как только появляется «модель» или даже образ именно такой идеологемы, очень многие видят «свет в конце тоннеля» и примыкают к данному образу мыслей.

Часто это направление мыслей выражается именно через образ.

Таким образом были песни Высоцкого. В этих песнях воспевается благородство простого человека, сумевшего оставаться человеком в скотских российских условиях. Воспевается товарищество, рыцарство. Воспеваются масштабные победы, достигнутые подвигом простых людей.

И при этом никакой сервильности, никакого холуйского «патриотизма». Откровенное издевательство и над овощами, и над дебильностью государственной системы.

Высоцкий, разумеется, не был политиком и стратегом, но он дал именно образ, символ такой политики и стратегии.

Русской, но антироссийской.

И как, кстати, точно и убедительно находил Высоцкий образы выражения «древнерусского», веселого, скоморошьего, народного в высоком смысле этого слова. Его «Ярмарка», его песни-сказки, его песни о конях (арийский, кстати, символ коня, восходящий к вольным скифам) любому непредвзятому человеку говорят о глубоко русском духе его песен.

Да, об антироссийском, антисоветском, «антинародном» (в смысле глубокого презрения к «овощам»), но, несомненно, русском духе.

В этом отношении образы Высоцкого сродни образам Константина Васильева, глубоко русским, но не содержащим ни грамма «российского» или православного. Чтобы понять глубокий смысл этих образов, достаточно сравнить картины К. Васильева и имперско-православного лакея Глазунова.

В картинах Васильева как будто оживают те образы, которые веками уничтожались после навязывания Руси христианства. Обратите внимание, читатель, даже не на картины в целом, а на их периферийное оформление. На всех этих птиц, волков, рыб. В этих рядах животных прослеживаются следы скифского стиля. Эти изображения уместны при иллюстрации самых древних русских сказок и былин в их дохристианских версиях.

Кстати, иллюстрациям былин посвящено много картин Васильева.

Короче, «русскость» картин Васильева при всем, как мы теперь понимаем, демонстративном отсутствии в них христианского и имперского, не вызывает ни малейших сомнений.

И то, что очевидно у Васильева, пусть и не столь же очевидно, но тем не менее отчетливо, прослеживается и у Высоцкого. Это мотивы свободолюбия, чести, достоинства. И при этом глубокой «русскости». Вдумаемся: все коллизии, фигурирующие в песнях Высоцкого, не были бы возможны ни в одной другой стране!

Это же очевидно!

Опять же для сравнения окинем взором все эти современные «городские», а по сути еврейские произведения литературы или популярного искусства. Что же мы видим?