Мелодия завершилась, строчки исчезли, экран опустел и почернел и зазвучал голос диктора; произносил он слова и предложения с нотками сдержанной и почти ненатуральной печали и даже скорби – так в свое время, если судить по запомнившейся Дану исторической телехронике, зачитывали некрологи по поводу усопших старцев—вождей Славишии, уходивших на тот свет с завидным постоянством и растущей частотой, до момента, когда с нехорошей традицией покончил Властитель №2, отличавшийся отменным здоровьем и правивший страной до глубокой старости и кончины, которая, увы, никого не минует.
Ого, глубоко роют, старые либеральные писания берут на вооружение – не иначе команду получили не стесняться в средствах, подумал Дан и оглядел зал: кто-то сидел задумчиво, кто-то выглядел растерянно, словно пыльным мешком пришибленный, но большинство, как показалось, восприняли прочитанное диктором вполне безучастно, равнодушно, словно к ним не относящееся. Впрочем, не все так реагировали: cидевшая от Дана через одного человека баба-затетёха пенсионного возраста, с пудовыми кулачищами и огромным бюстом – было непонятно, где кончаются груди и начинается все остальное – громко выдохнула и пробормотала нечто осуждающее…
После обеда Юл не откликнулась на предложение прогуляться, сообщив, что собирается
Дан пожал плечами и улыбнулся: действительно, веская причина отказаться от свежего воздуха, у броских женщин
Он изменил себе и вместо дневного сна отправился вместе с остальными желающими на природу.
7
В пять вечера их ждала лекция.
Дан вновь сел с краю в третьем ряду и занял место для Юл. Она опоздала, вошла с другого, дальнего входа, и устроилась в конце аудитории. Узрев свободный стул, рядом плюхнулась та самая бабища-затетёха. От нее несло табаком.
Лектор – розовощекий крепыш с жесткой, похожей на мочалку для мытья кастрюль, темно-каштановой шевелюрой, расстегнутым воротом голубой рубашки и большим крестом из золоченого серебра на белой сдобной, как кулич, груди, начал говорить. Полные губы выпекали округлые слова, словно блины, они и впрямь звучали аппетитно, хотя речь шла о вещах совсем не вкусных, не съедобных и попросту отвратительных.