Катарина, павлин и иезуит

У Полянеца слегка кружилась голова, когда он шел мимо бочек созревшего вина. Стоит ли ему возвращаться к Кристине? Там ему придется пить черную бурду и слушать неприятные слова о своей кобыле, о верховой езде и, прежде всего, о Катарине, которая не сумела выйти замуж. Может быть, стоит разыскать сына, там, в Триесте? Наверное, он даже не знает, что Катарина покинула дом почти год назад, он уже давно не появлялся в усадьбе, а даже если и знает об этом, вряд ли это его беспокоит, он целыми днями стоит на пристани и пересчитывает тюки с товаром, по уши увяз в своих безуспешных попытках наладить выгодную торговлю с заморскими странами. К тому же до Триеста дальше, чем до Словенского Градеца. Полянец подумал даже о друзьях из Общества сельского хозяйства и прочих полезных искусств, он даже о бароне Виндише подумал, в беде человек вспоминает каждого, кто мог бы ему помочь, однако он знал, что и друзья из Общества, и барон Леопольд Генрих Виндиш прежде всего зададут ему вопрос: ты что, и впрямь не мог удержать ее дома? Он больше не хотел этого слышать. Не хотел слышать никаких советов и никаких упреков – ни по поводу своих поступков, ни по поводу своей манеры сидеть на тонконогих стульях, ни по поводу питья кофе, и особенно – по поводу своей кобылы и своей езды на ней. Итак, повернув Пеструху, он смотрел в землю, слушал поцокивание ее копыт, вначале по городской мостовой, потом по проселочной дороге, и наконец увидел Добраву, слабый свет в окнах большого дома, посмотрел на окно второго этажа и увидел ее, ее лицо, волосы, уложенные короной над головой, ее, Катарину; в окне комнаты над кухней, там, где он столько раз видел ее лицо, прижавшееся к стеклу, он и сейчас совершенно отчетливо увидел его, и в груди у него что-то так сильно сжалось, что он готов был заплакать.

– Это голова, – подумал он, – во всем виновата моя голова.

Он соскочил с лошади и передал поводья батраку, чтобы тот отвел ее в конюшню. И прежде чем еще раз взглянуть на окно на втором этаже, он изо всех сил ударил себя кулаком по лбу. После этого в окошке уже никого не было видно.

На следующий день он вместе с батраком заложил повозку, они укутали ноги дорожными покрывалами и направились в Каринтию.

Предводителя паломников он нашел без труда. Михаэла и его жену здесь знали все. Они жили в маленьком доме на краю города, вокруг дома валялись груды досок, Михаэл плотничал, когда не водил паломников, одним почетом не проживешь, хотя от императорской власти он бесплатно получал во время каждого паломничества повозку и лошадей и, кроме того, собирал в пути кое-какие средства благодаря подаркам знатных господ и городских властей, но от этих денег ему мало что оставалось. Поэтому в своем плотницком переднике он выглядел не как предводитель, а как обычный плотник. Но голова у него была поднята по-прежнему гордо, и как только он увидел мрачное лицо добравского управляющего, он сразу понял, о чем пойдет речь.

– Магдалена, – громко закричал Михаэл, – у нас гости.

Из дома послышался женский смех, потом стоны. Михаэл пожал плечами и пригласил Полянеца с батраком войти в низкую закопченную кухню. На стене висело изображение святого Алеша, покровителя паломников, па столе была груда маленьких образков святых волхвов, каждый ценой по гульдену. Михаэл открыл дверь в соседнюю комнату и исчез в ней, оттуда раздалось несколько женских криков, Полянец и его батрак переглянулись, Полянец почувствовал, что у него слегка кружится голова, он подумал: во всем виноват тот самый буковый сук. Михаэл Кумердей вернулся с толстой золотой цепью на шее, на этот раз он выглядел как настоящий паломнический предводитель. Он взял бутылку с водкой и налил всем троим, все выпили залпом, Полянец почувствовал, что это вредно для его головы, так стало со времени последнего весеннего снега, когда он ходил по лесу, и сейчас голове от этого плохо, Михаэл снова наливает, снова все выпивают залпом, в мозгу у Полянеца вертится странный вопрос:

– Кто у тебя там, за стенкой? – спрашивает он.

– А кто там, по-твоему, может быть? – насмешливо басит Михаэл.

Полянец смотрит прямо перед собой, все трое долго молчат, низкий потолок опускается все ниже.

– Где она? – спрашивает Полянец после долгой паузы, слова падают в это пропитавшееся водкой молчание, в пространство, которое все уплотняется, в нем все меньше воздуха, и потолок опускается все ниже и ниже. Михаэл долго молчит.

– Не знаю, – наконец говорит он, – Когда я в последний раз видел ее, она была с каким-то монахом.

Полянец очень странно посмотрел на него, так странно, как будто бы этот сук, покрытый снегом, еще раз упал с неба. Его собеседникам кажется, будто у него косят глаза. Михаэлу хочется рассмеяться, он уже начал смеяться, но в последний момент передумал, увидев эти зрачки, сдвигающиеся к переносице. Он осторожно сказал:

– А почему бы тебе не спросить у вашего приходского священника? У Янеза Демшара? Он должен знать.

Судя по всему, Йожеф Полянец больше не собирается спрашивать кого бы то ни было. Ни о чем. Он встает, подходит к двери.