Кассандра

— Графиню это тоже устроило, к тому же она сказала, что для нее главным является не только желание племянницы соединить свою судьбу с моей, но и то, что я буду постоянно наблюдать за здоровьем своей жены, как самый заинтересованный человек.

— Тетушка девушки очень практична, — рассмеялся Михаил, — призываю и тебя последовать ее примеру и отпустить меня в Милан. Физически я окреп, легкое меня больше не беспокоит, а зрение, может быть, вообще никогда ко мне не вернется. Нужно начинать учиться жить по-новому. Следует приспосабливаться к реалиям жизни. Если ты отпустишь со мной Сашку и Аннет, я надеюсь, что смогу жить самостоятельно.

— Но как же так, — заволновался Серафим, — тебе так полезен горный воздух…

— Ты уже сделал свое дело, починив меня. Милан всего в сорока милях отсюда. Если случится что-нибудь непредвиденное с моим здоровьем, Сашка сразу же приедет за тобой, а сейчас позволь мне начать самостоятельную жизнь.

— Ну, что же, раз ты этого хочешь — поезжай, — вздохнул Серафим.

Друзья обнялись и потом выпили за новую жизнь, начинавшуюся у обоих.

Назавтра, проводив Серафима в клинику, граф послал Сашку в отделение банка, куда десять дней назад поступили деньги, присланные Алексеем Черкасским от имени действительного статского советника Вольского. К самому крупному клиенту, каким стал Михаил, приехал лично директор банка, чтобы выразить почтение и узнать, что понадобилось графу Печерскому. Говоря на достаточно сносном французском, он осведомился, чего желает клиент.

— Я хочу купить дом, в котором сейчас располагается клиника моего друга, причем оформить купчую на его имя, — сообщил Михаил. — Вы знаете, кто хозяин этого дома?

— Конечно, ваше сиятельство, — обрадовался банкир, — хозяин дома — мой кузен, он давно хочет этот дом продать, только покупателей не было, поэтому он его сдает. Я сейчас пошлю за Паоло, и мы быстро все решим.

Решил он действительно все быстро. И цена за дом оказалась приемлемой. Банкир подсказал родственнику запросить разумную цену, пообещав выплатить деньги за дом уже сегодня. Солидный нотариус, вызванный на виллу, оформил купчую на имя Серафима Шмитца и вручил ее графу Печерскому.

Сразу после того, как обрадованные итальянцы покинули виллу, Михаил велел собирать вещи, и еще через час полностью нагруженный экипаж стоял у ворот. Михаил с помощью слуг уселся на заднее сиденье, Сашка и Аннет сели впереди, и экипаж тронулся. Заехав в клинику, граф огорошил друга, вручив ему купчую на дом в качестве свадебного подарка, и крепко обняв Серафима, простился.

В карете он закрыл свои невидящие глаза и вновь вспомнил, как в первый раз услышал Кассандру. «Аве Мария» вновь зазвучала в его памяти, и Михаил, впервые за многие месяцы, вновь начал молиться.

Глава 19

Графиня Саломея Печерская в только что подогнанном на похудевшую фигуру платье цвета красного вина, в рубиновом колье и паре таких же браслетов, картинно подперев подбородок рукой, унизанной кольцами, сидела за письменным столом в своем кабинете, спокойно рассматривая прибывшего гостя.

Месяцы черной тоски, когда она никого не хотела видеть и сидела одна, запершись в своей комнате, остались позади. В тишине спальни Саломея сожгла прежнюю жизнь на горячих угольях отчаяния и впервые спросила свою совесть, за что ей посланы ее несчастья. Она тщательно перебрала все события, происходившие с ней, начиная с самого детства. Вспомнила то зло, которое причиняла близким, и сказала самой себе, что делала это не с намерением причинить боль, а защищаясь, спасая себя, свою судьбу и свое будущее. Даже сейчас, когда Саломея искала причину своих несчастий, она считала, что ее совесть чиста.

Вспомнив Иоганна, женщина не смогла взять на себя вину за его ранний уход: это был несчастный случай. Она подловила графа Печерского, заставив того жениться, но муж рассчитался с ней, теперь они были квиты. Серафим — только при этом имени сердце Саломеи дрогнуло — но что же ей было делать, если мальчик пошел целиком в своего отца и был слабаком. Она просто не могла кривить душой, лгать самой себе и ему. Каждый раз, когда Заира рассказывала ей об очередном проявлении малодушия сына, в душе графини поднималась брезгливая жалость. Слабые мужчины для нее не существовали. Она признавала только сильных, да и тех всегда побеждала.

То, что она обрекла пасынка на смерть, Саломея не считала преступлением: Михаил стоял между ней и богатством, значит, должен был освободить дорогу. На Кавказе все всегда поступали только так. Это было естественно. По-другому быть просто не могло. Саломея выросла там, где все решалось по праву сильного. Почему она должна была жить иначе?