Кашитул

Это странное сырое лето вдруг неожиданно закончилось, и наступил сентябрь. Осень пронеслась дымным запахом листьев, смутно напоминая о чём-то. Хлюпающим, мокрым, дождливым вихрем капала за шиворот, заставляла сердиться и ёжиться от волнующей дрожи. Зима усыпляла и вьюжила мысли. Ветер колюче дул в спину, словно толкая куда-то. Но я не могла вспомнить куда. Лютая стужа колола лицо и пробиралась к телу, знакомо щипала кожу, когда я возвращалась в тепло, напоминая о чём-то тревожном и сладком. То возникали в тихом сумраке мыслей неясные и пустые тени, то таяли, разбредаясь рваными краями в разные стороны. К февралю странная тоска мешала мне спать. Я копалась в себе и ещё глубже зарывалась в учебники. Завитушки древнегреческого алфавита расплывались, складываясь в странные слова незнакомой вязью и совсем не греческие буквы.

Я боялась пожаловаться маме, чтобы её не беспокоить. Она несколько месяцев болела и поправилась только к зиме. С Анькой мы были дружны больше, чем когда бы то ни было прежде. Однако, и с ней поделиться о предчувствии и томлении я не решилась, в конце-концов определив, что скоро весна, и я в сезонном депресняке, хотя и настроение моё было отменным.

Получив зачёты и покончив с экзаменами, по моему обыкновению, досрочно (терпеть не могу растягивать сессию на месяц), я, в предвкушении долгого отдыха и крепкого сна, медленно шла по коридору университета. На непривычно высоких каблуках и в узкой бежевой юбке я чувствовала себя взрослой и успешной. А в новом топе с открытыми плечами ещё и привлекательной. Вроде бы следовало радоваться. А у меня никак не получалось.

Остался ещё год, и, наверное, я двинусь дальше в аспирантуру, как когда-то брат. Или, быть может, пойду работать куда-то. Например, в искусство, как мама. Или уеду куда-нибудь далеко-далеко, к примеру, в горы.

Стоп, почему, в горы? Обычно положено хотеть к морю. Вот во Владивосток, например, к океану! Там тоже горы. Точно! Или в Питер, или… Нет, вода должна быть маленькой. И спокойной, и пахнуть утренней свежестью и росой. И чтобы ёлки и нежарко. Байкал? Нет, слишком далеко. Хотя, Владивосток ведь ещё дальше?

Снова смутно заныло за рёбрами. Опять душа мается. Вроде, и нет причин. Вроде, все уже хорошо. И впереди целое свободное лето.

Меня окликнула Анька, и наваждение развеялось. Я подумаю об этом потом, может, завтра. Мы вместе неспешно двинулись домой, гулко шагая каблуками по старому стертому паркету факультета.

На широком подоконнике у высокого полукруглого окна в просторном коридоре третьего этажа сидел грустный Борька Арсеньев в обнимку с ноутбуком и сердито ел пончик.

— Ты чего, Борь, — участливо спросила я его.

Борька поднял глаза, вздрогнул и хлопнул глазами.

— Так Белый же до междисциплинарки не допускает, — он странно посмотрел на меня. Потом тряхнул головой, пробормотав что-то.

Нервничает, наверное, очень.

— Да быть не может. Хороший человек хорошего человека всегда к экзамену допустит.

— Да не был я почти ни разу у него, — насупившись пробурчал Борька.

— Тогда сдавайся в рабство, — Анька со смехом похлопала его по плечу.

— Лайге, Арха… фух…, — услышала я знакомый голос, — Как быстро! Постойте! Борис… — Анька странно побледнела.

— Ты чего? — шёпотом спросила я. Анна в ответ помотала головой и сглотнула, глядя на спешащего археолога. Все связанное с кафедрой археологии мы сдали окончательно ещё на третьем курсе, и волноваться было совершенно не о чем.

Профессор никак не мог отдышаться и остановился, тяжело пыхтя, промокнул лысину большущим клетчатым платком. Потом ещё дважды глубоко вздохнул и махнув рукой скомандовал:

— За мной!

Анька тихо застонала.

— Да, что такое-то? — прошипела я подруге в плечо.

Анька помотала головой, заходя вслед за Владимиром Николаевичем на кафедру. Мы с Борькой неспеша поплелись следом.

— Во-первых, где ваши отчеты по проделанной работе? Второй семестр жду, ну сколько можно!

— Господь с вами, Владимир Николаевич, о какой работе? — Борька маячил в дверях, не решаясь зайти, обоснованно ожидая внеплановой нагрузки.

— Что значит, о какой? — опешил профессор.

— Мы не с вашей кафедры, — осторожно напомнила Анька.

— Как не с моей? Вы же со мной ездили…

— С вами поехали в прошлом году все магистранты. Вы набирали в экспедицию четырнадцать, а нас всего пятнадцать человек. И историков, и археологов. Я и Борька на зарубежке, Дели на отечественной, а ваши — только Игнат с Алиной, да ещё Женька Бобров и Рамиль с Колей, — улыбалась рассеянному профессору Анька.

Мы с Борькой тихонько хихикнули.

— Невероятно, — знакомым тоном воскликнул Владимир Николаевич. И Анька поспешила его успокоить.

— Но если вы так нуждаетесь в нашем материале, я, например, с радостью покажу вам всё, что смогла разузнать на эту тему, движимая своим любопытством. Радиоуглеродный анализ не обещаю, а вот отметки в гугле и переписку с местными жителями на форумах вполне могу предоставить.

Я смотрела на подругу, как на существо из другой звёздной системы. Примерно так, как если бы у неё внезапно оказались зелёные волосы и ярко синяя кожа.