Кащей и Ягда, или небесные яблоки

«А боги… Симаргл! Они, ну… влюбляются — как люди или как дети?»

«Да… Но люди и дети о любви знаю больше богов. Много больше! Потому я и дал тебе этот меч… Меч-разящий-во-имя-любви!».

«Это правда? — мальчик был изумлен. — Это и есть его имя? — и увидев вдруг Ягду так близко перед собой, как если бы она была рядом, на облаке, жалобно попросил: — Симаргл! А сейчас не смотри в мои мысли!»

«Хорошо!» — улыбнулся Симаргл. Он прошелся по облаку. Взбил его там, взбил здесь. Оглядел, остался доволен.

А Кащей вдруг увидел: пустая лодчонка попала в водоворот, закружилась в нем и исчезла, точно в змеиной пасти.

3

— Мамушка, накрой! — во сне бормотала Ягда, ежилась, нащупывала рукой покрывало… И вдруг проснулась, и всё поняла: она спала в дупле дуба. Был уже яркий день. Но одежда на ней до сих пор не просохла.

С черной ветки на Ягду смотрела белка. В лапе у нее был орех.

— Дай мне, — попросила девочка. — Я есть хочу! Очень! — и протянула руку.

Но белка повернулась к ней пышным хвостом, тряхнула им и убежала.

«Медведя с волком тем более ни о чем не попросишь», — подумала Ягда и с тоской поняла, кто на всем белом свете на зов ее, может быть, и отзовется.

— Хворости-напасти! — и высунулась из дупла. — Заберите меня поскорей! — и увидела: на земле, в прошлогодней бурой листве, лежит оброненный белкой орех.

4

Чем суше, чем ниже делались внизу травы, тем сильнее сжималось у мальчика сердце. Облако двигалось над землею так низко, что даже сусликов можно было в траве различить. Они стояли на холмиках и тянули мордочки вверх. Неужели они тоже могли видеть Кащея? А потом внизу заклубилось овечье стадо — будто облако отразилось в реке. А потом зароился табун темно-серых коней. И сердце Кащея сжалось еще сильнее.

— Мой шатер! — вдруг выкрикнул мальчик голосом и губами. И осекся.

Среди дюжины островерхих шатров, так похожих на степняцкие шлемы, их шатер был самым большим и красивым. Возле шатра Локпаса и Арти, две его старших сестры, доили коз.

— Моя мать! — снова крикнул Кащей. С другой стороны шатра его мать, взяв за руки младших братьев, кружили их над землей. — Отпусти меня! Я хочу слышать их смех!

«Они уверены в том, что ты мертв, — в голосе юного бога не было сожаления. — Они уверены в том, что ты уже не станешь другим!»

— Отпусти меня! — гневно сказал Кащей.

«Для того мы и здесь, — согласился Симаргл и не сразу добавил: — Чтобы ты всё решил сам!»

— Я решил! — закричал Кащей и приблизился к краю облака.

Но когда его мать, кружившая младших братьев, со смехом запрокинула к небу лицо — он в испуге отпрянул. Помолчал, обернулся к Симарглу:

«Хорошо, что я видел их, — и опять помолчал. — А теперь я хочу стать другим… Я хочу попробовать стать другим. Лучшим, да? Ты мне в этом поможешь?»

Вниз Кащей уже не смотрел.

5

Такого чужого, такого непроходимого леса Ягда в жизни своей не встречала. Ели нарочно, только чтобы ее не пустить, широко топырили лапы. Но девочка упрямо их раздвигала, поднимала их шишки, вылущивала орешки. А поваленные деревья она жалела, их точно так же, как и ее, вырвало из родной земли с корнем. И когда Ягда через эти деревья перелезала или когда проползала под их корявыми животами, она гладила их пожухлый лишайник или мягкий, прохладный мох.

К мухоморам руки тянулись сами. Но девочка говорила себе:

— Не ешь, Ягда! Это — лихова сыпь. И это не ешь! Это же бледная немочь.

Бледной немочью в Селище называли поганки. Но однажды ей повезло встретить орешник. И еще — холодный, вкусный родник. И еще на узкой тропе — вепря.

— Пращур, не тронь меня! — и едва успела отпрыгнуть.

И вепрь пробежал и не тронул ее. Ей опять повезло. Потом идти стало легче, начались папоротники. И хотя они были с размером с Ягду, а иные и много выше ее, девочке нравилось словно бы плыть в этом тихом, зеленом мареве.

И потом этом в мареве кто-то громко чихнул. Ягда испуганно остановилась. А потом кто-то тоненько фыркнул. И девочка догадалась:

— Фефила?! — и замерла. — Фефила! Я здесь!

Но папоротники, будто инеевые узоры, застыли в безмолвии.

— Я здесь, — и чтобы голос ее был слышней, девочка подняла его к небу: — Возле кривой сосны!

С нижней ветки сосны на Ягду смотрела Фефила. В ее ясных рыжих глазах сверкала решимость. Даже ее спокойные длинные ушки стояли теперь торчком. Ну что ж, раз зверек всё решил за нее, устало подумала девочка, остается лишь двинуться следом.

Между папоротниками Фефила катилась легким пушистым клубком. А по бурелому прыгала точно белка. Лес опять стал мрачней. И Ягде было все труднее за ней поспевать. Опять приходилось пролезать под поваленными деревьями и пугаться их корневищ, похожих на косматых, вставших на задние лапы медведей. В быстро сгущавшихся сумерках даже лесные поляны бросали Ягде под ноги то ежа, то корягу, похожую на змею. А ноги у девочки уже заплетались. И когда вдали она различила: «Ягода! Ягода!» — буркнула из одной лишь привычки:

— Меня зовут Ягда! — и закричала в ответ: — Я здесь!