Кащей и Ягда, или небесные яблоки

— Нет уж терпи! Хочешь княжить — терпи! Это — матери твоей оберег, Лиски, княгини! Она мне сама его в память о нашей встрече дала! — и к носу глаза почему-то скосил. — Скажешь так: спускался под землю, там встретил мать. Оберег получил от нее!

И увидев, как потрясен всем услышанным Жар, подмигнул ему и в ладоши три раза хлопнул.

Услышала нечисть эти хлопки и тут же с деревянными чашами повалила, угощение на согнутых спинах понесла. В одной чаше змеи клубились, в другой — раки и крабы клешнями дрались, в третьей — земляные черви сплетались и расплетались. И чаш этих было бессчетно. Облизнулся Жар двойным языком, ведь всё это были его любимые кушанья. И Велес их тоже стал жадно за обе щеки уплетать. Тут уж Жар поверил бесповоротно: не Родовит — Велес ему отец.

Беглец и пленник

1

Нельзя человеку без дела. И если семь лет от роду человеку, ему тоже без дела никак нельзя. А почему, это и детям известно: ночью к ленивому волк Коловул придет, может просто за бок укусить, а может и в лес унести.

Щука Мамушке помогала горох лущить. А только увидела со двора, что Ягда по Селищу с Кащеем идет, не выдержала и бросилась следом. И Утя, он тоже матери помогал: Яся тяжелые жернова вращала, а он в них зерно подсыпал, — но увидел через плетень, что Ягда и мальчик из степняков по Селищу рядом бредут, что руки у мальчика лопухом и еще тряпицами перевязаны, — разгорелись у Ути глаза, бросил он матери помогать и через плетень перемахнул.

А Заяц вместе с Удалом посреди своего двора стрелы перебирал, наконечники проверял, не надо ли их к кузнецу снести да получше их заострить — вдруг передумает Родовит, вдруг отпустит Удала с Кащеем в Дикое поле. Глядит, а степняшка-то мимо двора их идет! Выскочил на дорогу Заяц, стал у Щуки и Ути спрашивать, чего это он на воле гуляет? Но только не знали этого Щука с Утей, на расстоянии от Ягды с Кащеем держались. Тогда и Заяц тоже стал крадучись рядом с ними идти.

Вот дошли Ягда с Кащеем до кузницы. Увидел мальчик, как ловко Сила молотом по мечу раскаленному бьет и сразу Симаргла вспомнил. Выхватил из плетня сразу несколько прутьев и стал ими, будто Симаргл мечами своими, играть. Потом в небо рукой указал:

— Ягда! Говоры! Ну? Говоры!

А только девочка удивленно плечами пожала:

— Это — растение палка. Это шатер — небо.

— Шатиор, — шепотом повторил Кащей, отбросил прутья и за Ягдой покорно пошел.

Вот дошли они до Лясова дома. Сказитель, как водится, на зеленой крыше сидел, струны пальцами трогал.

— Это человек — Ляс, — сказала Ягда Кащею. — Левым глазом он касается нас, а правым — богов!

Но Кащей не смотрел на Ляса. Обожженные утром руки снова заныли, и он стал ими взмахивать, от дуновения ветра становилось немного легче. А когда он пустился вприпрыжку, боль почти унялась.

— Убежит, — сказала испуганно Щука.

— Пусть только попробует! — хмыкнул Заяц.

А Кащей все пылил по дороге. Вот уже добежал до Перунова дуба.

— Стой! — Ягда следом бежала. — Это наше священное дерево! Когда я стану княгиней, я буду входить в него! И слушать волю богов! И разговаривать с ними. Смотри на меня! Вот так!

И замерла на мгновение, и, поймав наконец взгляд Кащея, запрыгала, забесновалась:

— И-и-и! А-а-а! Вуа-ва! Там внутри, понимаешь?

Кащей удивленно пожал плечами. Потом оглянулся, на большом сером камне в двух шага от себя он увидел бога с семью мечами и опять закричал:

— Говоры! Ну? Говоры!

Подбежал, схватил Ягду за руку, потащил к священному камню:

— Говоры, Ягда! Ну?!

— А-а, это — Симаргл! — улыбнулась мальчику Ягда.

— Сымарыгыл, — шепотом повторил Кащей.

— Сын Мокоши и того, чье имя вымолвить разом…

Но Кащей ее больше не слушал. Он закинул голову в небо:

— Сымарыгл…

В небе плыли белые облака. И тогда Кащей сам стал танцующим богом. Он запрыгнул на камень, он стал играть воображаемыми мечами, — и это у него получалось так легко, так стремительно, так похоже, что даже Щука, даже Утя и Заяц с почтением притихли вдали.

С камня Кащею была хорошо видна степь. Она начиналась сразу же за рекой. А там, в восьми переходах отсюда, был дом, а в нем мать, две старших сестры и два младших брата.

— Эр-бегер, — сами шепнули губы. — Мой шатиор — там! — а потом он что-то гортанное крикнул, чтобы себя подбодрить, и бросился к склону, и от волнения оступился, и уже кубарем полетел вниз к реке.

— Кащей! Стой! Нельзя! — от бессилия Ягда била руками колени.

А мальчик уже плыл через реку. А Ягда уже плакала в голос:

— Что ты сделал? Дурак! Что теперь будет?!

Щука, Утя и Заяц, обгоняя друг друга, бежали обратно. Заяц был всех быстрее. Он первым ворвался в Селище с криком:

— Степняшка сбежал! Отец! Степняшка сбежал!

Конь стоял у Удала все эти дни наготове. Только вскочить на него осталось, только ласковым словом ободрить. Доскакал до реки Удал: надо же, какой прыткий мальчишка, — лишь черная точка виднелась в степи — будто маковое зерно над травою неслось. Поднялся Удал в стременах, крикнул по-птичьи:

— Фью-фью-фья! Кра-кура!

И дозорные поняли: надо ловить беглеца. И послали Удалу свой звонкий ответ:

— Цвинь-цвиуть! Цвиуить-цвинь!