Касатка и Кит

- "Тебе это только кажется" - грустно улыбнулась Касатка.

- "Ты кажешься?"

Касатка не ответила.

- "Нет, ты ответь. Ты мне кажешься? Ты снишься мне?.."

- "У тебя телефон звонит"

- "Что? Какой телефон?.. Мы сейчас в мире, где нет никаких телефонов"

- "А что там есть?" - усмехнулась Касатка.

- "Ничего. И никого. Там только ты и я"

- "Ты ошибаешься. Ты это придумал. Мы с тобой в разных мирах,

Кит. Ты очень далек от меня. Гораздо дальше, чем думаешь сейчас"

Касатка встала.

- "Не уходи!.. Ну, пожалуйста…"

Касатка грустно улыбнулась и покачала головой, напомнила:

- "У тебя звонит телефон"

Касатка исчезла. А боль вернулась, и она была невыносимой.

Латышев взял трубку. Это звонил Женька.

- Привет, Никита! Тут у меня вопросик…

- Извини, Женька. Я не могу сейчас…

- Понятно.

- Нет, ты не понял. Я один. У меня голова раскалывается. Мне сейчас не до кроссвордов.

- Слышь, Никита, а давай-ка, к моему эскулапу сгоняем. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Прямо сейчас давай?

- Женька, я сейчас не то, что за руль, я…

- Понятно. Тогда я сейчас к нему сам заскочу и уговорю его на дом к тебе приехать. Иногда, в экстренных случаях… Ты только давай это…, потерпи. А я быстро. Жди.

- Женька! Может…

Латышев хотел остановить друга, сказать: может, не стоит? может, в другой раз? Но Женька уже повесил трубку.

Звонок в дверь раздался минут через двадцать. Латышев, у которого от тупой непрекращающейся ни на секунду боли темнело в глазах, с трудом встал и, качаясь, пошел открывать входную дверь.

Женькин эскулап оказался невысоким толстым и лысым человечком. В руках у него был дорогой кожаный кейс, который он, осмотревшись, поставил на тумбочку. Потом скинул дубленку на Женькины руки и, потерев друг о дружку пухлые маленькие ладошки, спросил:

- Где тут у вас… э-э-э, удобства? - Латышев кивнул на дверь в ванную. Эскулап кивнул и повернулся к Женьке. - А вы, Евгений, пока я мою руки, отнесите, пожалуйста, саквояж в то помещение, где я буду врачевать господина…

- Латышева, - напомнил Женька, - Никиту Владимировича.

- …где я буду врачевать вашего товарища, - закончил свою фразу доктор совсем не так, как подсказал Женька. - Поставьте кресло или стул посреди комнаты. Да, окна закройте и шторы задерните. Что, жалюзи? Опустите их.

- Может, свечки зажечь? - попытался пошутить Латышев.

- Что? Свечки?.. Бред! Я - человек традиционных наук. А не шарлатан какой-нибудь. Кресло посредине комнаты, закрытое окно и опущенные жалюзи - это все, что нужно, чтобы меня не отвлекал от сеанса шум улицы и свет фар проезжающих автомобилей. А главное, чтобы все это вас не отвлекало. А по поводу свеч и прочего магического антуража - это не для моей практики.

Тем не менее, все, что происходило потом, сильно смахивало на магический сеанс.

Латышев сидел в кресле посреди полутемной (горели только через одну лампочки по периметру потолка) комнаты. Эскулап, назвавшийся

Эдмондом Яковлевичем Шпильманом, стоял сзади; Латышев слышал, что он тяжело дышит, но что он там делает, конечно, не видел. Никита

Владимирович смотрел прямо перед собой и старался ни о чем не думать. А прямо перед ним, у двери на пуфике сидел Женька и заворожено глядел куда-то поверх Никитиной головы.

- Ну, что? - спросил Женька одними губами. - Чувствуешь что-нибудь?

Латышев пожал плечами.

- А я еще ничего не делаю, - ответил Эдмонд Яковлевич непонятно кому, видимо, обоим. - Я только смотрю. Евгений, будьте добры, уберитесь отсюда к чертовой бабушке. Вы мне мешаете.

- А, ну, да. Я это…, на кухне пока покурю. - Женька удалился.

- Сейчас я сниму спазм, - продолжил Шпильман Латышеву. -

Постарайтесь сосредоточиться и представьте себе свою боль.

- Как это?

- Ну, представьте ее в виде куска пластилина что ли. Только не цветного и не разноцветного, а какого-нибудь нейтрального цвета.

Скажем, серого.

- А бледно-сиреневого можно? - Почему-то Латышеву захотелось видеть свою боль именно такого цвета. Наверное, потому что он терпеть не мог бледно-сиреневый. И вообще - все оттенки сиреневого.

- Бледно-сиреневого? Можно. А вы оригинал, однако… Пусть будет сиреневого.

- Бледно-сиреневого.

- Да-да… Представили?

- Пытаюсь…

- Кусок пластилина у вас здесь. - Шпильман легонько прикоснулся к его правому виску. - Собственно…, и здесь тоже, - коснулся лба.

Пальцы у экстрасенса были теплые, и еще при их прикосновении

Латышев почувствовал странный какой-то щекоток. Он пытался представить бесформенный кусок пластилина бледно-сиреневого цвета в своей голове, а Шпильман в это время надсадно сопел за его спиной.

Вдруг он перестал сопеть и затаил дыхание. Потом радостно воскликнул:

- Опа! Поймал, кажется. Да, поймал. Тяну. Вытягиваю…

Латышев и впрямь почувствовал, что боль уходит. Он сидел и всячески пытался помочь "рыбаку" Шпильману, выталкивал из себя этот мерзкий бледно-сиреневый кусок пластилина.

- Все, - облегченно вздохнул Эдмонд Яковлевич и, выйдя из-за спины Латышева, встал перед ним. Латышев увидел, что лысина эскулапа блестит от пота. Шпильман промокнул ее платком, спросил:

- Ну, как? Легче стало?