Касатка и Кит

- Я хотела просто показать квартиру. - Светлана тоже подошла к кухне и встала в дверях. - Но если ты так хочешь… Знаешь что, девонька, - решилась она, - а поехали. Купим кое-что из мебели, холодильник купим, все сразу. Поехали, дел у нас с тобой - море!

Весь остаток дня они провели в поездках по магазинам. Оплатили.

Привезти им обещали кое-что завтра, кое-что в субботу и кое-что в воскресенье.

- Светлана Андреевна! Вы такая… Спасибо вам огромное. Даже не знаю, как мы с Павликом с вами рассчитываться будем…

- Внука мне родите, вот и рассчитаетесь.

- А если внучку? - с опаской взглянула Анюта на свою будущую свекровь. - Ведь еще ничего не известно. Пол ребенка пока не определили, - поправилась она.

- Если первой будет девочка, это даже лучше. Но вторым вы мне обязательно моряка родите. Или третьим.

- Мы постараемся, - смущенно улыбнулась Анна.

- Уж постарайтесь, - улыбнулась в ответ Светлана. - А знаешь что, давай, ты с нового года в новую квартиру вселишься, - предложила она. - До тридцать первого все нами купленное привезут, мы все расставим, полы помоем, протрем все. А Новый год встретим у нас.

Втроем. Ты, я и Егор… Петрович.

- Светлана Андреевна… - потупила взгляд Анюта.

- Что, хочешь на праздник к маме поехать? - догадалась Светлана.

Анюта кивнула:

- Может, она уже отошла?..

- Съезди, конечно.

Потом они вдвоем занимались приготовлением ужина. Потом пришел

Егор. Потом ужинали…

Только поздно вечером Светлана добралась до компьютера.

"Здравствуйте, Светлана Корчагина. Новых писем: 1".

Тревожно забилось сердце.

Но Касатку ждало разочарование - письмо было от Мишки Вебера.

Даже не письмо, фотография. Мишка в белой капитанской фуражке с крабом, в белых шортах и с голой волосатой грудью стоял на борту яхты. Наверное, решила Касатка, это его собственная яхта. Фотография была очень качественной. Четкая линия горизонта, четкие очертания яхты, чьи-то длинные загорелые ноги на заднем плане, за Мишкиной спинной тоже четко прорисовывались. Кто-то загорал в шезлонге и ноги явно не мужские. Красивые ноги, ничего не скажешь. Мишка прочно стоял на палубе, уперев руки в бока и широко расставив свои кривые ноги. Прям, как бывалый мореход. Наверное, он и был таким. Волосы на

Мишкиной груди, руках и ногах - рыжие и толстые - тоже виделись очень четко, каждый волосок. А на Мишкином лице сияла улыбка, открывающая ярко-белые зубы, которых, казалось, было очень много, больше, чем у нормальных людей. Улыбка акулы, почему-то подумала

Касатка, акулы большого бизнеса. Скорей всего, у Мишки полный комплект зубов, просто они мелкие и острые. Мишка фальшиво улыбался и словно хвастался: "Вот я какой! Любуйся. Успешный и богатый. Это я, а это моя яхта. А там за моей спиной - телка. Я ее тебе, Светка, не показываю, потому что это так… Я тебе свою яхту показываю и себя любимого".

Касатка хмыкнула и выключила компьютер.

9.

Вероника никогда не закрывала дверь в ванную комнату, когда принимала душ. Из открытой двери доносился звук льющейся воды и девичье пение:

- Каламбия Пикчерс не представляет…

Пела Вероника отвратительно - и в ноты не попадала, и голос у нее был каким-то… писклявым, просто отвратительным был ее голос.

Странно… Латышев только сейчас это заметил. Раньше не замечал.

"И песня какая-то… для дебилов", - раздраженно подумал он.

Он даже сморщился, как от зубной боли. Слава богу, Вероникино пение скоро прекратилось, зато противно прозвучал ее призыв:

- Никита-а-а!

- Ну что еще, - буркнул Латышев и оторвал взгляд от монитора, от слов, написанных им еще утром: "Милая моя, далекая Касатка…"

- Любимы-ы-й! Принеси мне, пожалуйста, полотенце. И вообще…

- Там есть, - громко крикнул Латышев. - На полотенцесушителе висит. Не видишь что ли?

- Оно мо-о-о-крое, - капризно протянула Вероника.

Никита Владимирович глубоко вздохнул, сходил в спальню за полотенцем и вошел в ванную. Душ Вероника не отключила, стояла перед

Латышевым голая, стройная загорелая; струи воды ласкали молодое тело.

- Ты еще одет?.. - искренне удивилась любовница. - А я думала, что мы… в душе начнем.

Латышев молча смотрел на ее мокрую наготу, на маленькие упругие груди с напрягшимися сосками. Они у Вероники темные, почти лиловые.

Ему это всегда нравилось. Ему вообще нравились юные худые девы.

Раньше. Теперь он смотрел на голую Веронику и совершенно не возбуждался. Она казалась ему тощей, даже какой-то изможденной, а длинные черные волосы, намокшие в воде, и мокрыми прядями свисающие вниз, были похожи на змей.

- Ну, иди ко мне… - призывно проворковала Вероника. - У тебя не очень большая душевая кабина, но места тут хватит. Иди же…

- Воду выключи, - сухо сказал Латышев.

- Зачем? Под струями воды…

- Выключи, выключи. И на вот, - он протянул полотенце, - вытрись насухо. Одевайся и иди домой.

- Не по-о-няла… - Вероника сделала ударение на букве "о".

Латышев поморщился. Он не любил, когда говорили неправильно, даже если специально, в шутку. А уж если вообще говорили неправильно, потому что правильно не умели, его это бесило. Например, слово

"ложить", а Вероника так и говорила, его просто выводило из себя.