Карты судьбы

– Провались ты… – проворчала я. Оглянулась на пороге – Ингри смотрел мне вслед.

– Где тебя искать… если что?

– На старой мельнице.

Я прикусила губу. Значит, снежная кошка…

Я вновь прислушалась – в который уже раз за ночь. Кажется? Ветер – или человек – скребся в дверь. Неслышно подойдя, я положила руку на засов.

– Ингри? – спросила с сомнением. И снова шорох – еле слышный, на грани тишины и звука… Я сжала зубы и, отодвинув засов, толкнула дверь. Ингри ввалился внутрь вместе с холодом и снегом и, едва коснувшись плечом косяка, пополз вниз.

– Дверь… – просипел он. – Дверь…

Я вышла из столбняка и, захлопнув дверь, задвинула засов. Ингри сидел на полу, закинув голову, смотрел на меня. Цел? Не одежда – лохмотья, снег, лед… красный лед…

– Ну-ка, парень, – я опустилась на одно колено, взваливая его на плечо – Ингри зашипел, – с трудом поднялась, качнувшись, и потащила к себе в комнату. Свалила на кровать, выпрямилась, отдуваясь: тяжел, дьявол… Начала снимать располосованную куртку. Ингри снова зашипел, но продолжал молчать, глядя на меня напряженными ввалившимися глазами.

– Вижу, свиделся-таки со своей красоткой! – сказала я, разглядывая его. На груди – ни царапины, в бедро левой ноги как вилы воткнули… Взяв приготовленные тряпки, я склонилась над ним, прикидывая, как бы ловчее перехватить раны. Мне все не верилось, что он так легко отделался. Ин-гри беспокойно задвигался, поднял руку, потянулся ко мне – упрямо, оскалившись от напряжения… Я склонилась ниже, ожидая, что такого важного он скажет. Пальцы Ингри коснулись моей распустившейся косы.

– Золото… – отчетливо сказал он. – Белое золото.

И разом провалился в забытье. Не от ран, думаю – от изнеможения. И к лучшему. Я могла перевязывать его безо всякого милосердия. Смазала целебной мазью царапины на лице и шее. Задумчиво скользнула пальцами по розе на левом плече. Надо же, впервые за два года в моей постели мужчина. Сильный, красивый, молодой…

Ингри сидел на кровати. Он уже натянул штаны и держал в здоровой руке рубашку, принесенную из его комнаты. Похоже, все на нем заживало как на собаке. Я поставила на стол кувшин с травяным пивом. Ингри молча дотянулся до него, сделал глоток, сморщился, еще хлебнул. Я прислонилась спиной к двери, наблюдая, как он одевается. Ингри наклонился за сапогами, натянул один, скособочившись – другой.

Я, наконец, не выдержала:

– Ничего не хочешь мне сказать?

Ингри отхлебнул еще пива, заглянул в кувшин, поболтал его.

– Нет.

– Мне что, опять самой догадываться, да? Вижу, кошка все-таки объявилась. А что было потом?

Ингри сделал большой задумчивый глоток, и у меня лопнуло терпение.

– Слушай, парень, я из-за тебя всю ночь глаз не сомкнула! Ты испачкал кровью всю мою постель! Можешь ты, в конце концов, открыть рот и сказать хоть что-нибудь?

– Это была кошка, – сообщил Ингри.

– Вижу, – мрачно сказала я.

– Снежная кошка, – уточнил Ингри. Едва я собралась разбить кувшин об его упрямую голову, как парень продолжил. – Ее потому и называют снежной, что она бела, как снег, и не отбрасывает тени. Сначала я увидел ее глаза… а в следующий миг она уже прыгнула. Умирала – будто таяла… и я увидел, как сквозь тело кошки проступает человеческое тело… Я узнал его. «Ингри, – сказал он, – Ингри…»

Ингри смолк – и я поняла, что продолжения не будет.

– Значит, все правда… – сказала я негромко, но Ин-гри услышал. Качнул головой. Вставая, уцепился за спинку кровати.

– Правда, но не вся. Они умерли страшной смертью, и отголоски этого ужаса до сих пор доносятся в долину. Они неуспокоены, Гвенда. Они неуспокоены.

– И ты, похоже, знаешь, как их упокоить?

Ингри просто стоял и смотрел на меня. Желая поддразнить его – или согнать с его лица эту хмурую сосредоточенность, – я спросила:

– А что ты мне вчера говорил? Ингри моргнул.

– Что-то о золоте, – подсказала я, посмеиваясь, – белом золоте.

Его лицо было по-прежнему неподвижным.

– Не помню, – сказал он. – Мне пора работать, хозяйка.

Я пожала плечами и отошла от двери. Не держать же его силком в постели. Тем более в моей.

Хоггард все не ехал на ярмарку. Я не понимала, чего он медлит: скоро весна, и его чудесные шкуры могут залежаться. Так нет же, слоняется целыми днями по корчме, болтает с завсегдатаями и проезжими, попивает мое пиво – и глаз не сводит с Ингри. Больше он с парнем не заговаривал – впрочем, как и никто другой. Ингри умел держаться так, что никто не лез к нему с расспросами, да и задираться особо не пытались – то ли из-за формы Картежников, которую он упорно продолжал носить, то ли из-за нескольких драк, которые он мигом прекратил, повыкидывав забияк на снег.

Насмотревшись, видно, вдоволь, Хоггард и подступил ко мне.

– Гвенда. Неспокойно мне из-за этого парня. Будто я сама всю голову не сломала…

– Я следил за ним, – говорил Хоггард. – Ты знаешь, у меня нюх на такое. Он должен умереть, Гвенда. Он обречен.

Я молча слушала.

– Смерть идет за ним по пятам. Он притягивает к себе несчастья. Та тварь, что разорвала Блэка, – разве не явилась она вместе с ним?

– Ингри спас мне жизнь. Хоггард махнул рукой.