Карты, деньги, две стрелы

Матильда ахнула — вместо фения рядом с Блэйром обнаружилась ее точная копия. Даже такая же растрепанная и испуганная.

— Вы рехнулись?! — завопил я, но меня никто не стал слушать.

Фурьер и лжекнесна просто подтолкнули ко мне Матильду — а после в четыре руки впихнули нас обоих в пылающую воронку. У меня хватило ума заткнуться и прижать девушку к себе… Лицо обожгло горячее дыхание огня, запахло паленым, уши заложило от собственного вопля — и гудящее жерло, свернувшись за нашими спинами, вытолкнуло нас обоих в напоенную ночной прохладой темноту.

Вокруг стояла тишина, нарушаемая только шорохом листвы и чьим-то невнятным бормотанием сбоку, — кажется, это была Матильда. Я поднял голову с земли и огляделся. Огненный портал исчез — остались только алые искры, осыпающиеся в высокую траву. Рядом, тоненько завывая от боли, катался Атти — волосы его были опалены, в камзоле зияли дыры. Я, наверное, немногим лучше…

Я помог кнесне выпутаться из тлеющей нижней юбки, отшвырнул дымящуюся ткань в сторону и руками затушил кое-где занявшийся огнем подол черного платья. Оно пахло гарью.

— Атти, старина, тебе совсем худо? — Я кое-как подполз к несчастному. — Ну потерпи, сейчас что-нибудь придумаем… Кто ж знал, что так будет? Когда мы с Коди от Змей линяли, огонь нас не тронул и… Трын одноглазый!

От стены храма к нам метнулась громоздкая черная тень. Матильда, взвизгнув, подхватилась с земли. Лаум, перестав стонать, метнулся под куст резеды. А я полетел в траву, сбитый с ног кем-то сопящим, тяжелым, колючим…

— Гр-р-ры!

— Иглоносы! Они прорвались?! — в панике заверещал Атти из своего убежища.

Кнесна всплеснула руками и, за неимением другого оружия подняв с земли останки своей юбки, замахнулась ею на необъятную тушу. Само собой, без результата. Зверь вмял меня в мокрую траву, навалился всем телом, раскрыл пасть… и, урча, принялся исступленно вылизывать мои щеки.

— Ур-р… Ур-р-р…

— Брысь, зараза… — прохрипел я. И, широко улыбнувшись, обхватил руками тяжелую башку. — Ну-ну, хватит. Ты меня насмерть залижешь… Атти, глуши звук! Этот иглонос один — и он наш!

— Кто ваш?! — вытаращился из-под куста успевший позеленеть лаум. — Этот страхоил?!

— Да! — Сверху зазвенел радостный смех Матильды. — Его зовут Брысь! И он очень добрый… Ну же, мальчик, слезь! Ты ведь тяжелый!

— Ничего ж себе «мальчик», — протянул писарь, глядя на счастливо хрюкающего иглоноса. — Дай угадаю, Айден, — вы его в той самой пещере подобрали?

— Ага. — Кое-как отбрыкавшись от любвеобильной зверюшки, я встряхнулся и поднялся на ноги. — Но он, конечно, уже пообтесался. Так что ты его не бойся. Он тебе ничего не откусит…

— Он — нет! — резанул наши уши высокий фальцет. — А я откушу! Клянусь Предвечной Пустотой, все, что могу, пообкусаю… пообкусываю… тьфу! Прибью, короче, обои-и-и-их!

Брысь прижал уши и недовольно гыркнул.

— Эделред? — ахнула Матильда.

Я вскинул голову. На освещенном луной крыльце храма, растопырив подрагивающие ноги и воинственно выставив вперед рог, стоял наш магистр. Судя по двум струйкам пара из ноздрей, он пребывал в страшном гневе.

— Явились?! — не дав нам и слова сказать, заревело копытное. — И году не прошло, да?! Что глаза вылупили, бессовестные?! Услали по темени в лес, и рады! Зверюгу свою зубастую в конвоиры записали — и счастливы! Да вы хоть знаете, какого страху я натерпелся?! Как копыта стер, как гриву всю о ветки колючие изорвал — знаете?.. А вы, вы… все вы одинаковые! Что люди, что фении, что полукровки — все одним миром мазаны, эксплуататоры! Нужен был Эделред — хороводы вокруг водили, а не нужен стал — так сразу забыли, да?!

— Гр-р-ры…

— Заткни пасть, ошибка природы! — рявкнул утонченный и благовоспитанный. — Глаза б мои на тебя не глядели! Что ты за мной ходишь? Мало тебе леса, мало резиденции главы, так ты и здесь несчастного меня в покое оставить не можешь?! Звери! Тираны! Обманщики неблагодарные! Я для вас… а вы… вы…

Он плюхнулся на круп и всхлипнул:

— Все меня бросили. Все. Даже Альбиро… И ради кого? Ради этого Корсора опального!.. А я ведь к ней со всей душой… И к вам… неучам…

С крыльца донеслись бурные рыдания. Мы с Матильдой смущенно потупились. А ветви бузины, вздрогнув, прошептали:

— Еще и единорог?.. Спаси нас Зеленый Отец…

— Атти? — обернулся я, торопясь уверить впечатлительного лаума в том, что ему не почудилось, что Эделред не опасен, что я сейчас все объясню… Увы, хваленая скорость реакции меня подвела. Бедный писарь, закатив глазки, лишился чувств.

— Айден! — встревоженно подалась вперед кнесна. — Что случилось?! Он… умер?!

— Нет, — невнятно отозвался я. А про себя подумал: «Ведь мы с Матильдой тоже полукровки. И к нам вернулся дар матерей. А что, если не только к нам — и не только дар?» Истерики совсем не в духе Атти. Он, конечно, личность с тонкой душевной организацией, как и вся его родня по отцу, но излишней впечатлительностью никогда не страдал. И от удивления в обмороки тоже не падал. Он действительно испугался. Хотя не знает, что такое страх…

Или вернее будет — не знал?