Наверное, в моем облике за время размышления что-то изменилось. Шемьен, так и не дождавшись ответа, прекратил оскорбления и, отодвинув меня в сторону, шагнул к столу. Подхватил со стола шкатулку, смахнул на пол какие-то бумаги и направился к выходу, ухмыльнувшись на прощание:
— Компенсация за мое честное имя!
А уже выйдя в коридор, фыркнул:
— Понаставили тут порубежников, шагнуть некуда. Граница здесь, что ли, проходит?
Я выглянула из комнаты. Офицер, который привез меня домой, поймал мой взгляд и вытянулся во фрунт, уставившись перед собой немигающим взглядом. Кажется, даже дышать перестал.
Приказ выполняет. Охраняет меня. Можно подумать, я преступница какая-то!
Я медленно отодвинулась от двери, без сил опустилась на пол…
В ушах до сих пор звенел смех Шемьена, а я все не могла понять: как я могла любить такого человека? Он ведь не сказал ничего нового — подобные разговоры случались и раньше, когда господин Магьяр был пьян. Вернее, только если он был пьян. На трезвую голову господин Магьяр всегда был добрым и ласковым.
Другой вопрос, что тогда поводов для ревности у него не было вообще.
Как будто сейчас есть!
Но я-то, я! Где были мои глаза? Как я могла прощать ему подобные слова и поступки?
Я бездумно осматривала комнату. Что там оставалось в шкатулке? Кольцо, которое у него никто не примет, потому что оно растворится в момент развода, да еще несколько безделушек — поживиться особо нечем.
Взгляд зацепился за смахнутые Шемьеном бумаги, и на миг мне показалось, что я разглядела имя отца. Странно, откуда это здесь?
Подняв с пола лист, я расправила его. Бумага чуть обгорела по краям, словно ее вытащили из пламени, но прочесть, что там написано, было можно.
Конрад? Брака? У меня задрожали руки. Неужели это письмо от мамы?
Дата внизу послания свежая, да и речь идет о двадцати годах. Получается, оно написано совсем недавно?
Читать чужие письма неприлично, и я уже собиралась его отложить, когда вдруг увидела свое имя, написанное в середине послания.
Дата. Подпись.
Я все понимаю. Я понимаю, почему мама сбежала. Я понимаю, почему она сейчас написала отцу. Но я не понимаю, как это письмо очутилось здесь. И главное, как отец оказался в Эгесе! Кнес был в столице! А от Сегеша до Эгеса неделя пути.
Как папа мог оказаться здесь?
— Простите госпожа, это я виновата, — прошелестел тихий голос.
Кажется, я задала последний вопрос вслух?
Я вскинула голову и замерла, ничего не понимая. В дверях стояла, переминаясь с ноги на ногу, Элуш, а из-за ее спины выглядывала… Абигел!
Офицер, замерший у двери, покосился на них и промолчал. Видимо, решил, что пока не происходит ничего недозволенного.
— Как ты здесь оказалась?
— Простите, госпожа, — вновь повторила Абигел, в ее голосе зазвенели слезы. — Это я во всем виновата!
Во всем — это в чем?
Фенийка опустила взор:
— Это я доставила письмо. Его светлость кинул послание в камин, а я… А мне сказали, чтобы он его прочитал и я тогда…
— Стоп! — Я вскинула руки, вставая. — Давай по порядку.
Абигел несмело шагнула в комнату:
— Вы позволите?
Я кивнула, но Элуш не дала ей сказать ни слова: девушка только открыла рот, как ее перебили:
— Ну куда ты спешишь? Не видишь, госпожа с дороги, устала, похудела — глаза на пол-лица стали, а ты со своими письмами! Дай ей хоть переодеться да пыль с дороги смыть!
— Но…
— Сядь вон там в уголочке на пуфик, а я госпоже помогу в порядок себя привести, тогда и расскажешь! — Уже никого не слушая, Элуш захлопнула дверь в мои комнаты, оставив охранника-конвоира снаружи, и увлекла меня в сторону спальни.
Первое мгновение я, помня об Айдене, еще пыталась возразить, но безрезультатно…