— Демура — падший страж. Талия лично отправила меня за ней, когда та сбежала из-под ее надзора, с приказом уничтожить. А сбежала она еще до того, как ей успели провести чистку. Я бы назвал Демуру… особенным присяжным. Единственным, кто, побывав в божественных чертогах Талии, умудрился сохранить свою душу и покинуть их живой. Своенравная, дерзкая особа. К слову… именно ее побег вдохновил меня на то, чтобы начать работу над разрушением печати, сдерживавшей мою волю. На тот момент я всё еще был слишком слаб, чтобы противиться богине.
— Судя по всему, вы всё-таки нашли ее.
— Нашел и прикончил без зазрения совести. Но магия света, дарованная ей на тот момент Талией, показалась мне столь сильной, что душа этой присяжной пополнила мою коллекцию. Судьба Демуры… довольно скорбная, — решил я углубиться в подробности. — Она заявилась на службу в храм Талии с истовым рвением, дабы стать послушницей. Послушной, но не шибко верующей. Сбегала от навязанного брака с нелюбимым человеком. В итоге ее избрали в качестве присяжного от храма, в котором она прислуживала. Отдали на поруки богине, но Демуру такой исход не устроил.
— Сложный характер у этой дамочки, получается, — весело отозвался беглый маг. — Значит, по собственной воле она в душекрады однозначно не вернется.
— Да, — кивнул я, соглашаясь. — По собственной воле — вряд ли. Но и мимо того фарса, что она устроила здесь, пройти нельзя.
В окнах собора начал гаснуть свет. Сверился с часами — десять вечера.
— Значит, вы собираетесь вернуть ее силой?
— Если потребуется. Сколь бы ни были жестоки боги, я не позволю ей издеваться над чувствами этих несчастных.
— А на аудиенцию у этого… «посланника Чада» вы записались, чтобы решить дело миром?
— Чтобы
Наша запись на аудиенцию с Демурой датировалась следующим днем в десять часов утра, так что к назначенному времени мы уже стояли в очереди возле собора Святой Троицы.
Я догадывался, насколько сильна была мстительность к богам у этой обманутой и оскорбленной девушки. Несколько лет прислуживать богине, считая свою службу избавлением от большей напасти, а по итогу оказаться в пенатах своей госпожи с угрозой потери души — самого дорогого, что у тебя еще осталось.
Саймон был прав. Не думаю, что миролюбивый разговор с падшим присяжным убедит ее подчиниться моей воле, однако жестоким мясником я себя никогда не считал. В этом мире Демуре нет места, и она уже доказала это своими действиями. Если только ее насильно не приволокли в этот собор в качестве местного экспоната, в чем лично я сильно сомневался.
Когда подошла наша очередь, вчерашняя худощавая женщина вычеркнула наши имена из записной книжки и направила нас внутрь, дабы мы выразили пред образом Чада свою непоколебимую веру. И да воздастся нам за нее стократно!
Это если дословно. А если учесть, что аудиенция у Демуры стоила тысячу восемьсот рублей наличными с человека, то собор неплохо на этой вере зарабатывал. Не так, чтобы сумма сильно ударила мне по карману, но беднякам, для которых прообраз Чада считался тут чуть ли не избавлением от всех проблем и излечением болезней, пришлось раскошелиться.
Я просто в очередной раз убедился, что самая сильная вера — это вера в себя, а не в кого бы то ни было еще, но это уже лирика.
Поднявшись по широкой лестнице на паперть, мы вошли сначала в душное помещение с двумя уходящими по сторонам коридорами и массивной деревянной дверью, ведущей в главный зал собора. Нестерпимо пахло ладаном.
Только получив второе одобрение на встречу с Демурой от полноватого священника в рясе, нам дозволено было «прикоснуться к святому». Разумеется, прикоснуться духовно. Еще бы я девчонку какую-то малолетнюю за ляжку щупал!
А вот Саймон хохотнул от моих мыслей, на что мужичок строго пригрозил ему пальцем.
— Ну да, смеяться тут нельзя. Лишь страдать, — закатил рыжий глаза.
Таким образом мы и попали в главный зал собора, потолок которого уходил далеко ввысь. Множество скамеек было расставлено в равном удалении друг от друга, а к позолоченному алтарю вел единый длинный ковер однотонного песчаного цвета. На стрельчатых окнах, в виде красочных витражей, можно было ознакомиться с жизнеописанием Рода, Славы и их невинного Чада, прообразом которого местные как раз-таки посчитали падшего присяжного. В качестве культурного наследия — несомненно, красиво. Но только и всего.
Мы двинулись вглубь зала. Саймон с интересом оглядывался по сторонам. Видать, так же, как и я, впервые находился в помещении, посвященном Троице. Я же не отрывал взгляда от виновницы торжества, что восседала напротив алтаря. Сидя в позолоченном кресле, Демура, будучи в сосуде маленькой девчушки, закинула ногу на ногу и скрестила руки на груди, наблюдая за нашим к ней приближением.
— Я уже говорил, что она неплохо устроилась? — шепнул мне на ухо Саймон.
— Не один раз, — ответил ему.