- Шими-бачи был доктор и выполнял свой врачебный долг. Может быть, он спас этих девушек. Ему было нетрудно решиться, он уже прожил свою жизнь, и его игра стоила свеч. - Эрих выпрямился. - Что касается меня, то как меня ни честили, никто еще не сказал, что Эрих Фрош глуп. Я не старый врач, я всего только венский колбасник, окончивший два класса коммерческого училища. От меня нельзя требовать, чтобы я жертвовал собой. Ты, киношник, в таком же положении. Нас швырнули сюда, на самое дно этой скверной трясины, так разве это грех, что мы бултыхаемся и стараемся выплыть? А раз мы поумнее других, значит, мы думаем за них, помогаем им. Разве я делал что-нибудь плохое, скажи? Вот выйдем отсюда и расскажем миру всю правду. Ты снимешь кинокартину, а я... что ж, может быть, понадобится, чтобы кто-то вышел на трибуну и сказал: "Да, господа, так оно и было, Зденек все верно описал. Я, Эрих Фрош, свидетельствую об этом!"
Писарь докончил свою тираду и подмигнул чеху: вот, так-то, мол.
- Ну?
Зденек недоуменно глядел на Эриха. "Какая же ты дрянь!" - думал он.
Писарь подошел и взял его за рукав.
- Вижу, что ты все еще меня не понял. Но я тебе объясню. Эти свои заметки ты брось. Уж если хочешь записать что-нибудь, писал бы на своей чешской тарабарщине, зачем обязательно по-немецки? Ах, да, да - это письмо к Иолан! Но ведь именно такая пустяковая блажь может стоить тебе головы. На твоем месте я вообще не писал бы ничего. Голова у тебя молодая, держи все в памяти. Я бы все наблюдал, наблюдал, накопил бы в памяти тысячи интересных мелочей. Все это важно, все принесет тебе доход. Вот ты сейчас был на кладбище, хорошо, что ты его повидал. Шими-бачи, котенок на ограде, Иолан все это отличный материал... Да ты куда?
Зденек с трудом оторвался от стола, закрыл глаза рукой, сделал два шага к двери.
- Понимаю, - снисходительно сказал писарь. - Слишком много впечатлений. Художники такой уж слабонервный народ... Я тебя сегодня больше не буду беспокоить. Да погоди же!..
7.
В половине девятого вернулись рабочие команды со стройки. Было совсем темно, только у ворот светили два мощных рефлектора.
- Давай уголь! Быстро! - орали часовые и с ведерками обходили шеренги. Одни узники сразу же бросали им пару кусков, другие - только после того, как получали оплеуху. Некоторых заставляли поднять руки и обыскивали.
- А ты что? - конвойный толкнул капо во второй колонне. - Ты не воруешь уголь? Слишком тонко воспитан?
Это был Карльхен. Он не терпел такого обращения. Левая рука его стиснула палку.
- Обыскивайте вон Мотику, у него полные карманы!
Конвойный оглянулся. В двух шагах от него стоял грузный грек, оживленно разговаривая с Дейбелем.
- На этого у меня руки коротки, он для господ повыше меня. Давай уголь!
- Слушайте, - сказал Карльхен, стараясь сдержаться. - Как вы со мной обращаетесь? Не знаете разве, что мне скоро дадут такую же форму, как ваша?
И он показал на свой зеленый треугольник.
Конвоир размахнулся и влепил ему пощечину.
- Я честный солдат. Не смей оскорблять нашу армию!
Карльхен так опешил, что даже не защищался. Он вынул из кармана кусок угля и швырнул его в полупустое ведерко.
- Вот то-то! - усмехнулся конвойный и пошел дальше. - Вояка!
Куски угля теперь падали чаще, через несколько минут ведерко было полно.
Соседи Карльхена и бровью не повели, только юный Берл прильнул к нему и прошептал:
- Почему вы спустили ему это, герр Карльден? Вы же можете пожаловаться обершарфюреру, вы - немец.
- Заткнись, - прошипел капо. - Привлекать к себе внимание, да? А кабы меня обыскали и нашли... сам знаешь что. Из-за тебя я все это стерпел, вот что!
- Да, герр Карльхен, - уныло сказал Берл и притих.
Капо Карльхен был тугодум и обычно не утруждал себя размышлениями. Но сейчас затрещина от какого-то ничтожного конвоира ввергла его в безрадостное раздумье. Призыв в армию, видимо, отпал, зря я радовался, что выберусь из Гиглинга. Надо готовиться провести здесь всю зиму, надо рассчитывать только на реальные возможности и найти местечко потеплей... До сих пор Карльхен не думал обо всем этом, пусть, мол, другие беспокоятся. Он видел, как усердствует боров Мотика. Ну и черт с ним! Дейбель после Фрица выбрал себе этого грека, - разве его выбор не лучшее доказательство того, что в лагере уже не рассчитывают на "зеленых", что "зеленые" уйдут в армию?..
Выходит, однако, что Карльхен просчитался, и теперь нужно поправлять дело.
В барак Карльхен вошел полный энергии и сразу же раскричался, увидев, что ему не подано на стол.
- Это что же такое, штубак? Вот я тебе отполирую морду!
Дрожащий штубак вытянулся в струнку и доложил, что после обеда был обход: кюхеншеф Лейтхольд и две кухарки прошли по баракам и собрали все миски.
- Что еще за новость! Может быть, мне стоять в очереди, как какому-то мусульманину? Берл, принеси воды умыться!