Картотека живых

— Там видно будет… А мне что за печаль? Черт знает где я буду в четверг.

— Тебе-то лафа, — вздохнул Мотика. — А можешь ты по старой дружбе помочь кое в чем и мне?

Писарь сделал серьезное лицо.

— Едва ли, едва ли. Видишь ли, надзирательница тебя заприметила. Я сам слышал, как она говорила Копицу и Лейтхольду, что нужно убрать тебя из кухни и отправить на внешние работы, на стройку. Они все побаиваются этой бабы и, стало быть, не оставят тебя в лагере… Но не беспокойся, на внешних работах ты станешь капо, это тоже неплохо, там тебе наверняка встретятся деляги. Будут сигареты, Мотика… В обмен на золотые зубы ты получишь и шнапс и все что душе угодно… А по-свойски рассчитаться с дорогим земляком Фредо при случае тоже не составит труда.

Эрих подмигнул, пожал руку Мотике и поспешил дальше.

* * *

Тишь и благодать царили в кухне. От Мотики там остался только передник, от Фердла — палочка. Лейтхольду казалось, что и ему-то самому больше нечего делать в кухне: куда ни глянь, всюду бесшумно работают девушки; опустив глаза, они ходят мимо него, иногда перешептываются или тихо смеются. Куда приятнее видеть здесь Эржику, чем того толстого повара с воловьей шеей. Рукава у Эржики засучены, руки красные от жары, голые икры ног покраснели, а юбка так и колышется, когда Эржика, склоняясь над котлами, начищает их.

Чайниками теперь ведает маленькая Като, этакий петрушка в юбке. В ее лице с выдающимися скулами и чуть раскосыми глазами есть что-то татарское. При взгляде на нее Лейтхольд с трудом сдерживает улыбку. И если бы не волнующая и такая красивая Юлишка с ее заговорщицким взглядом и щебечущим «битташон», Лейтхольд вообще чувствовал бы себя здесь как дома и благодарил бы судьбу за удачную службу. Еще вчера, перепуганный такими происшествиями, как смерть Пауля и фрау Вирт, он уселся за стол и написал рапорт высшему начальству. «В связи с весьма плохим состоянием здоровья, обусловленным официально установленной у меня девяностопроцентной, инвалидностью, прошу срочно перевести меня из лагеря «Гиглинг 3» в другое место…» Лейтхольд хотел тайком отправить сегодня это послание, но по какому-то внутреннему наитию придержал его. В кухне произошла перемена к лучшему: Мотики и Фердла больше нет, можно, пожалуй, выдержать и тут, кто знает, на что он нарвется в другом месте?..

Лейтхольд с минуту задумчиво смотрел на девушек, потом зашел в свою каморку и разорвал рапорт. Как только он исчез из кухни, там начался тихий, но оживленный спор. Он возник еще ночью, в бараке, но Илона тогда прикрикнула на девушек и велела им спать. Дело было вот в чем. Все девушки отлично знали о событиях в мужском лагере и о том, что лазарету грозил погром. Набожная Мария вчера весь вечер простояла в углу барака и, закрыв глаза, молилась вслух; некоторые подруги вторили ей: «Да славится имя господне! Аминь!» Тем временем остальные девушки заметили, что Беа опять собирается на свидание у забора и даже взяла у Юлишки платочек, чтобы выглядеть понарядней.

— Нечего сказать, нашла себе кавалера, — пристыдила ее Като. Старосту лагеря, зеленого, одного из самых ярых антисемитов!

Юлишка вступилась за подругу.

— Не придирайтесь к ней, она молода и еще ничего не знала в жизни… Вчера она мне призналась, что даже ни разу не целовалась с мужчиной. Есть же и у нее право на капельку радости.

— Радость? — возразила Илона. — Глупости ты говоришь! Какой-то нахал с усиками придет к забору — вот и вся радость? А если бы погром состоялся и Хорст убил в лазарете двоюродного брата Беа, Шандора, который работает там санитаром, она тоже пошла бы сегодня целоваться у забора?

— Хорст никогда бы этого не сделал! — всхлипывала Беа. — Он культурный человек… он сказал мне, что он инженер…

— Кто бы он ни был, у него зеленый треугольник и он немец, — отрезала Като. — Забыла ты немецких капо в Освенциме?

— Немец, немец, ну и что ж! — вскинула голову крепкотелая Юлишка. — Он сидит в лагере, как и мы, он тоже жертва Гитлера. Если посмотреть на наши бритые арестантские головы, можно подумать, что и мы какие-нибудь воровки и еще похуже. А чем мы виноваты?!

— Хорст наверняка попал сюда не так, как ты. Так что не вступайся за него. Но даже Хорст, по-моему, лучше, чем эсэсовец Лейтхольд, с которым ты заигрываешь, — сказала Като и быстро отскочила, потому что Юлишка, как кошка, кинулась на нее. Илоне пришлось вмешаться, иначе дошло бы до драки.

Сейчас, в воскресной тишине кухни, ссора грозила разразиться снова.

— Ну как, вкусны поцелуи убийцы с усиками? — осведомилась Като у Беа, едва Лейтхольд вышел из кухни. Девушки, чистившие картошку, засмеялись, а Беа сердито отвернулась. Юлишка подбоченилась и сверкнула глазами. Всю ночь она досадовала, что так забылась и чуть не подралась со своей подчиненной. Зачем, ведь она может действовать совсем иначе!

— Като, еще одно такое замечание — и ты вылетишь из кухни. Пойду и доложу кюхеншефу.

Раскосая девушка наклонила голову.

— На тебя это похоже, я знаю. Но я не могу молчать, когда вижу, что у некоторых из нас нет ни стыда ни совести.