Картошка

— Я не могу тебе сказать сейчас, что там произошло, — проговорил Сережа. — Потом когда-нибудь скажу.

— Нет, скажешь сейчас, немедленно.

Она стремительно поднялась, пошла, потом побежала вдоль берега.

— Люба, куда ты?

Место здесь было открытое. Люба добежала до песчаного обрывистого берега и остановилась. Это было довольно далеко, но Сережа все видел отчетливо. Девушка постояла секундочку неподвижно, сложив, словно для молитвы, на груди руки, а потом стала быстро раздеваться. Серебристая лунная дорожка переместилась вместе с Любой туда, к обрывистому берегу. Девушка шла к воде босиком, сияя округлыми плечами. Она шла очень медленно. Издалека силуэт купальщицы казался слегка размытым, пронзительно прекрасным. Сережа поднялся повыше, чтобы лучше видеть. Но смотреть на это долго было нельзя. Сережа лег в траву, запрокинул руки. Плыли над ним прозрачные облака, они не закрывали луну, а лишь занавешивали ее на какое-то время.

Медленно шла по лунной дорожке Люба, погружаясь в воду по пояс, по плечи. Потом она взмахнула руками и сильно, красиво поплыла. Сережа приподнялся на локте, сел. Но когда Люба вышла на противоположный берег и побежала по траве, он опять лег и стал смотреть в небо на звезды.

Люба неслышно приблизилась. Сережа лежал, не открывая глаз. Девушка осторожно положила ему на лицо мокрый цветок.

— Это колокольчик с той стороны, белый, очень редкий, — сказала она и зябко добавила: — Вода теплая, а в воздухе прохладно.

— Ты замерзла? — быстро сел Сережа.

— Нет.

— Простудишься. Пойдем скорей.

Сережа протянул руку, пытаясь поймать ладошку девушки, но она отстранилась, и они пошли рядом, потом побежали, близкие и в то же время далекие друг другу.

Глава тридцать первая Старинный серп

Дядя Вася обогнал Сашку у самой пристани. Он оставил мотоцикл на берегу, а мешок с картошкой потащил на катер. Сашка вымыл ботинки у трапа, посидел на дебаркадере, подождал, когда они обсохнут. Тянул время. Потом решительно поднялся и спрыгнул на палубу катера.

Дядя Вася сидел в кубрике, рассовывал по ящикам картошку.

— Уходим в ночь, — сообщил он.

— Я остаюсь.

Он вытащил свой скомканный вещмешок, запихал туда в несколько приемов все свое барахло, потянулся за книжками, которые стопкой лежали на столе. Дядя Вася перестал возиться с картошкой, схватил грязными руками книжки.

— Сань!

— Дай сюда, — рванул Сашка.

Книги посыпались под ноги. Сашка попихал их одну за другой в вещмешок.

— Сань, ты эти шутки брось, — сказал дядя Вася.

Сашка обвел взглядом кубрик: не забыл ли чего? У трапа стоял ящик с инструментом. Из него торчала ручка серпа.

Он выдернул серп из ящика с инструментом, ключ «12 × 14» упал на пол. Сашка не стал его подбирать.

— Ты это, — сказал дядя Вася, — зачем? Куда?

— Зубы поеду лечить. А потом встретимся у Тутельяна. Харакири буду делать капитализму.

Сашка поднялся по трапу, пересек в несколько шагов палубу, взобрался на дебаркадер и пошел, унося с собой серп, чтоб не достался дяде Васе-миллионеру.

Интермедия Алены Давыдовой

…Мы ездили на картошку. В поле грязь, пыль. Норма 60 мешков в день на бригаду. В каждом мешке 50 кг. Бригада — 5 человек. А вообще-то хорошо. Научились ценить труд колхозников. Мне было, конечно, легче, чем другим, потому что у меня бабушка деревенская.

(Из письма к подружке).

Глава тридцать вторая Городская

Прошли зима и лето. Наступила новая зима. Как-то в конце января на улицах города появилась ничем не примечательная машина «газик». За рулем сидел Мишка Даньшин, рядом с ним — Люба Голубева. Оба они первый год работали в колхозе и жили в одном доме, спали на одной кровати. Люба хотела как в городе — на двух отдельных, но Мишка привез одну большую.

В потоке машин «газик» мчался из улицы в улицу. Остановился он у старинного дома с каменными воротами, со скульптурным изображением лошади над ними.

— Здесь, — радостно сказала Люба.

Они вышли из машины. Миша открыл заднюю дверцу. Там лежал мешок с картошкой. Люба потянулась, чтобы взять, но Мишка отстранил ее:

— Ты что, сдурела?

— Мишенька, — ласково притулилась к нему Люба и заглянула в глаза.

— Ну, разластилась тут, — сурово сказал он, но брови его дрогнули.

Он взвалил на плечо мешок и пошел к подъезду. У подъезда пропустил Любу вперед:

— Иди, показывай дорогу.

По старинной лестнице они поднялись на третий этаж. На звонок вышла мать Сережи. Она улыбалась, продолжая начатый с кем-то разговор.

— Здравствуйте, — сказала Люба. — Вы мама Сережи?

— Да.

— А я Люба, — сказала Люба. — А он Миша.

— Да, — кивнула мать Сережи.

— Сережа дома?

— Сережа в Итколе.

— Где? — удивилась Люба.

— На Кавказе.

— Он что там? — спросила Люба.

— Он там катается на лыжах. У него каникулы.

— А мы думали, он на каникулах домой приедет, — огорчилась девушка.

— Нет, не приехал, — сухо сказала мать Сережи. — А в чем, собственно, дело?

— Ни в чем. Мы ему вот… картошки привезли с нового урожая. Берите.

— До свиданья, — сказал Мишка Даньшин.

— Постойте, какая картошка? Зачем мне эта картошка?