Картошка

Римма-Риммуля ушла далеко вперед, сняла кофточку и, налепив на нос бумажку, стояла зажмурившись, как на пляже. Загорала. Нинка Лагутина сидела на перевернутой корзине, расшнуровывала и зашнуровывала кеды. Затем принялась расплетать косу. Видимо, спросонья не так заплела, как надо. На гору скошенной ботвы прилегла Алена Давыдова. Не выспалась. Только два комика, Мишка Зуев и Игорь Смирнов, были, как всегда, энергичны и жизнерадостны. Они надели на головы корзины и сражались прутиками, изображая средневековых рыцарей.

— Зуев! Смирнов! Глаза выколете, — увещевала их Марьянна.

Но они вошли в азарт и ничего не слышали.

Сережа наклонился, в висках застучало. Вчерашний вечер и «мадера для пионера» не прошли даром. Кое-как, пересиливая слабость, он насобирал корзину картошки, подтащил ее к бурту, рядом с которым на ботве лежала Алена Давыдова в платочке.

— Ален, ты как Наташа Ростова в Отрадном, — сказал ей Сережа и присел отдохнуть.

— Почему? — спросила Алена.

— Платочек такой же крестьянский.

— Ох, и не говори, милок, — подражая деревенской бабе, пропела Алена. — Вся тела болит.

— Смотри, кто пришел! — ошалело заорал Зуев. — Во дает! Во дает!

Он снял с головы корзину и смотрел во все глаза на Толю Кузнецова. Игорь Смирнов все еще был с корзиной на голове. Он увидел сквозь щель в корзине приближающегося Кузнецова и тоже закричал:

— Кузнец пришел! Кузнец!

— Чего орешь? — смутился Кузнецов.

— Кузнецов? — подняла голову от корзины Марьянна. — Зачем пришел?

— Скучно там, Марьянна. Мухи озверели. Кусаются, как тигры. Лучше я с вами тут буду.

— Кузнецов, ты больной и должен лежать. Неужели не понимаешь?

— Марьянна, я там один еще больше заболею.

— У тебя же температура.

— Нету. Я градусник захватил. Вот, — показал он градусник. — Можете проверить.

— И проверю. Садись, мерь, — подвела она его к вороху ботвы. — А ты, барышня, что?

— Рано не привыкла вставать, — сладко потянулась Алена.

— Вставай, вставай. Наработаешь тут с вами.

— Ага, наработаешь, — согласилась Алена.

Она лениво пошла, лениво потащила за собой корзину. Женька Уваров нашел картофелину, похожую на всадника без головы. Он поднял ее, повертел-посмотрел, ребятам показал и понес через все поле Оленьке Петрушиной.

— Ой, еще одна. Какой ты молодец, Женя, — обрадовалась Петрушка. — Я их буду собирать. Как ты думаешь, можно их как-нибудь сохранить, засушить? Это будет грандиозно, правда?

Женька пожал плечами. Оленька Петрушина понесла фигурную картофелину под навес, где лежала ее одежда.

Сережа поставил корзину впереди себя и кидал туда картофелины издалека.

Один Петр Иванович с самого начала работал с полным напряжением. Постепенно в его ритме стали работать и обе учительницы. Они втроем показывали ребятам пример. Особенно старался Петр Иванович. Волосы под шляпой прилипли к потному лбу. Он старался не обращать внимания на ленивых и зевающих. Глянет из-под шляпы и опустит глаза к земле. Он был терпеливым человеком и собирался терпеть долго выходки ребят, может быть, до самого отъезда в город. Но что-то в нем происходило непонятное. Земля, которую он бросил и забыл, земля, к которой прикасался руками, требовала от него действия, поступков.

Петр Иванович выпрямился и пошел. Шаги его были медленными, хозяйскими. Он шагал поперек поля широко, неторопливо. Постепенно взгляды ребят скрестились на нем, на его взмокшей спине и сбитой на затылок шляпе. Оленька Петрушина прижала руки к груди, Валера присел и открыл рот. Один Сережа ничего не видел. Болезненно жмурясь, он забрасывал в корзину картофелины издалека. Некоторые перелетали, другие не долетали, а больше было таких, которые все же попадали в цель.

Петр Иванович подошел, остановился у Сережи за спиной.

— Это твоя первая корзина, принц? — спросил он.

— Вторая, — обернулся Сережа. — Одну я уже отнес. Здравствуйте, Петр Иванович!

— Виделись уже.

— Да, — согласился Сережа.

— Не надоело?

— Что?

— Не надоело ничего не делать?

Сережа смотрел на него и молчал.

— Я тебя спрашиваю, дежурный.

— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Я спрашиваю: не надоело отдыхать?

— Отдыхать? — усмехнулся Сережа своей обычной иронической усмешкой. — Нет, отдыхать не надоело.

— Выйди с поля, — тихо сказал Петр Иванович.

— Почему?

— Выйди с поля, — еще тише сказал Петр Иванович, чтоб не закричать.

— Как на футболе, — громко сказал Сережа. Петр Иванович хотел говорить тихо, а Сережа призывал в свидетели ребят. — Я вроде никого по ногам не ударял.

— Иди, иди! Я тебя отстраняю на сегодня от работы.

— Ну, вообще-то я могу поработать, если это решит все сельские проблемы.

— Выйди с поля, Жуков.

— Пожалуйста, вам же хуже.

— Нет, это тебе хуже! — закричал Петр Иванович. Все-таки не удержался, закричал. И рука, которой показывал, куда должен идти мальчишка, задрожала. — Иди и подумай, что я сказал. Посиди на крылечке и подумай. Ночью в кровати поворочайся и подумай.

— Ничего себе, хорошенькое наказание, — сказала Римма-Риммуля, но бумажку с носа содрала.