Карточный домик

Около пяти часов ей передали просьбу срочно позвонить в редакцию. Матти только что закончила пить на террасе чай с министром внутренних дел, которому очень хотелось, чтобы предстоящее его выступление было расхвалено в газете «Телеграф», а главное, очень не хотелось высиживать послеобеденное заседание, слушая речи коллег. В фойе гостиницы было полно народу; многие уже покидали зал, где проходила конференция, чтобы освежиться и расслабиться, но, поскольку один из телефонов-автоматов был свободен, она решила, что перетерпит шум голосов. Секретарша Престона сказала, что он разговаривает по другому телефону, и соединила ее с заместителем редактора Джоном Краевским. С этим добросердечным гигантом они провели немало летних вечеров — оба любили хорошие вина, его отец, как и ее дед, во время войны бежал в Англию из Европы. Она тепло поздоровалась с ним, не предполагая, что сейчас услышит.

— Привет, Матти! Послушай, я не хочу крутить вокруг да около и прятать главное под трехфутовой кучей дерьма, а скажу тебе сразу: мы не… то есть он не напечатает твою статью. Поверь, мне очень жаль.

Ошеломленная, Матти молчала, не веря, что она его правильно поняла.

— Черт побери, что ты имеешь в виду, говоря, что вы ее не напечатаете?

— Я имею в виду то, что сказал, Матти. — Разговор явно давался Краевскому с огромным трудом. — К сожалению, не знаю всех деталей, поскольку Грев занимался статьей лично, но только очевидно, что содержание ее взрывоопасно и Грев считает, что не может опубликовать ее, не чувствуя твердой почвы под ногами. Он говорит, что мы всегда твердо и последовательно поддерживали правительство и он не намерен вышвыривать политику редакции в окно из-за какого-то анонимного клочка бумаги. Требуется абсолютная уверенность, перед тем как делать такой шаг, а это невозможно, поскольку неизвестно, откуда взялась эта бумага.

— Боже праведный, да не имеет никакого значения, откуда она появилась! Кто бы мне ее ни подложил, он никогда не стал бы этого делать, если бы полагал, что его фамилию будут трепать по всему нашему отделу новостей. В данном случае единственное значение имеет ее подлинность, а в том, что это так, я убедилась лично.

— Послушай, Матти, я прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь, и сейчас мне хотелось бы быть от всего этого в миллионе миль. Я долго боролся за твою статью, но Грев абсолютно непреклонен.

Матти хотелось кричать от отчаяния и беспомощности. Теперь она пожалела, что звонит из битком набитого зала, где она не могла доказывать свою правоту, опасаясь, что ее услышит журналист-конкурент. К тому же она не могла пустить в ход выражения, которые так и просились ей на язык, поскольку ее окружала целая толпа местных матрон.

— Дай мне поговорить с Гревом.

— К сожалению, он занят разговором по другому телефону.

— Я подожду.

— Собственно говоря, — в голосе заместителя директора смущение было уже на грани отчаяния, — я знаю, он будет занят очень долго, поэтому и попросил меня передать тебе его решение. Он хочет поговорить с тобой, Матти, но завтра. Невозможно будет перекричать его сегодня.

— Итак, он не намерен печатать мою статью, у него не хватает пороху назвать причину, и он заставил тебя проделать за него эту грязную работу! — возмущенно выкрикнула в трубку Матти. — Что же это тогда за газета, в которой мы работаем, Джонни?

Она слышала, как Краевский сконфуженно откашливался. Он понимал и то, насколько возмущена Матти, и то, что его использовали в качестве буфера. Может быть, ему следовало более решительно отстаивать перед редактором ее статью, но в последнее время его все сильнее смущала очевидная, хотя и бессознательная сексуальность Матти, в связи с чем он не был уверен в своей профессиональной объективности.

— Извини, Матти.

— Да пошел ты, Джонни! — прошипела она и бросила трубку.

Ее трясло от гнева, и не только на Престона и политику, но и на себя за то, что не смогла найти убедительных доводов и более связно изложить их.

Проигнорировав быстрый орлиный взгляд, брошенный на нее из соседнего телефона-автомата, она развернулась и пошла через фойе. «Мне требуется выпить», — сказала она вслух, не боясь, что окружающие могут ее услышать, и прямиком направилась в бар.

Буфетчик только-только поднял закрывавшую бар металлическую решетку, когда Матти с ходу бросила на стойку свою сумку и пятифунтовую купюру. При этом она толкнула уже стоявшего у стойки мужчину, собиравшегося выпить первую за этот вечер рюмку чего-нибудь бодрящего.

— Простите! — сказала Матти тоном, совсем не вязавшимся с извинением. Мужчина повернулся к ней лицом.

— Молодая леди, — обратился он к ней, — видно, что вам требуется выпить. Правда, мой доктор утверждает, что такой вещи, как «требуется выпить», не существует, но что он может знать? Не будете возражать, если к вам присоединится человек, по возрасту годный вам в отцы? Позвольте, кстати, представиться — Коллинридж, Чарльз Коллинридж.

— С удовольствием, мистер Коллинридж, но при условии, что мы не будем разговаривать о политике. Позвольте от имени моего редактора угостить вас двойным!