Картель

– Вот я и говорю, что не Шерлок Холмс… Может, все-таки посмотришь? – Василиса кивком головы указала на клумбу возле дома. И земля там вскопана, и цветы посажены.

– Цветы где взяла?

– Тетя Рая дала…

– Сама дала?

– Знаешь что, Севастьян свет Юрьевич, ты от разговора не увиливай! Почему меня в Москву не взял?

Ожила Василиса, растормошилась, характер прорезался. Остренький у нее язык, но не злой. И вредность ее, в общем-то, безобидная. Хорошего в ней гораздо больше, чем плохого…

– Я в морге был.

– Зачем? – побледнела она.

А ведь она почти угадала. Он ведь действительно труп ездил смотреть. Причем труп знакомого ей человека. Но не отца.

– Козинцева нашли.

– В морге?

– Нет, в могиле… В лес его вывезли и закопали. Люди собак выгуливали, собаки его и нашли…

Севастьян уже собирался возвращаться домой, когда позвонил Шепенков. Он попросил приехать и опознать труп. Вернее, признать в нем того человека, который сбежал от Севастьяна.

Это действительно был тот самый Козинцев, которого он знал. Труп пролежал в земле не меньше недели, успел подгнить, но Севастьян все-таки смог его опознать.

В принципе, ничего удивительного в гибели Козинцева не было. Он запорол работу, и люди, стоящие за ним, решили его убрать, как это было сделано со Стояновой. А ее действительно убили. Сначала накачали снотворным, чтобы она не дергалась, а потом вскрыли вены. Правда, виновную установить не удалось. Версия была, а доказательств – нет. Но ведь это уже детали, кто убил. Главное, за что…

Убийцы вывезли Козинцева в городской парк – пока не ясно, живого или мертвого. Там его и похоронили – концы в воду, называется. Только вот Шепенкова насторожило несколько моментов. Почему труп закопали неглубоко? И зачем перед этим вскрытие делали, пулю из груди вырезали?

Шепенков решил, что Козинцева нарочно выставили напоказ. Сначала тело похоронили глубоко и далеко, затем вырыли, перевезли в парк, где гуляют собачники. Специально так сделали, чтобы труп нашли… А вот пулю зачем вытащили? Может, преступники не захотели расставаться с орудием убийства? Но тогда почему пулю не вытащили сразу?

Возможно, труп Козинцева вытащили на свет божий с тем, чтобы можно было закрыть дело о похищении Василисы и чтобы убийцу ее отца больше не искали… Но тем самым стоящие за Козинцевым люди подставляли под удар самих себя. Что, если следствие продолжится и выйдет на них, как на заказчиков преступления? Продолжится оно или нет, но у Шепенкова нет никакого желания закрывать это дело. Хотя начальство вряд ли одобрит его рвение, если, конечно, у него нет никаких зацепок на этих людей. А ничего конкретного у него нет. Так что дело скорее всего закроют – в связи со смертью обвиняемого. Будет возбуждено дело об убийстве Козинцева, но, видимо, следствию суждено зайти в тупик…

А может, тело Козинцева вынырнуло из подземных глубин, чтобы не было больше причин опасаться за жизнь Василисы. Может, кто-то хочет, чтобы Севастьян оставил ее в покое… Но если так, то кому это нужно?

– И что, меня теперь не убьют? – с недетской озадаченностью спросила Василиса. – Козинцева больше нет, и мне что, больше нечего бояться?

– А ты боялась?

– Ну… – девушка осеклась и вдруг проговорила: – Может, это его мой папа убил?

Севастьян задумался… Папа у Василисы – фрукт тот еще. Бывший бандит из бригады некоего Каргола, в девяностые годы лютовал в Москве, потом вроде бы остепенился. Бизнес у него – причем легальный. А где он сам? Вроде бы убили его. А если нет? Может, все-таки жив? Может, это он и убил Козинцева? Все может быть. Севастьян столько всего на своем веку повидал, что его ничем не удивить.

– Не знаю. А если не знаю, то и говорить не буду…

Он зашел в дом, налил в кастрюлю воды, поставил ее на огонь. Вермишель отварит, колбасы поджарит, редиски нарежет – будет ужин. Елена Матвеевна должна еще подойти…

Севастьян уже нарезал колбасу, когда во дворе загавкала собака.

Пес у него не самый страшный – обычный приблудный двортерьер, к тому же не злой и не кусачий. И еще Шарик был посажен на цепь. Но лаял он звонко.

На Елену Матвеевну он гавкать бы не стал. Значит, кто-то незнакомый пожаловал.

И точно, за калиткой стоял невзрачного вида мужчина с низким лбом, толстыми, как будто припухшими, щеками и маленькими глазками.

– Я вас слушаю, – вытирая о полотенце руки, подошел к нему Севастьян.

– Да нет, это я вас слушаю! – глянув на Василису в праведном, как ему казалось, гневе воскликнул незнакомец.

– Простите, вы кто такой?

– Яскин Ярослав Янович! Начальник отдела опеки и попечительства! – гордо выдал он.

– Ну, и чего вы от меня хотите? – внутренне напрягся Севастьян.

Именно этого визита он и опасался. Ювенальная юстиция – дело серьезное.

– К нам поступил сигнал, что у вас живет никому не известная совершеннолетняя девочка!

Севастьян молча открыл калитку, взял Яскина под локоть и увлек за собой.

– А почему так грубо? – возмутился тот.

– Почему грубо? Не через калитку же разговаривать…