Карта времени

Впрочем, не будем нагнетать драматизм, а лучше вернемся к нашему повествованию. В тот день после обеда Эндрю навестил особняк Уинслоу, собираясь спланировать вместе с Чарльзом совместную воскресную вылазку к обворожительным сестренкам Келлер. Они собирались отвезти девиц на озеро Серпантин, на чудесную цветущую лужайку посреди Гайд-парка, идеальное место для романтических свиданий. Однако Чарльз еще не вставал, и мажордом провел гостя в библиотеку. Эндрю не имел ничего против того, чтобы дождаться, пока его брат примет вертикальное положение, в этой просторной, светлой комнате, пропитанной дивным запахом старинных фолиантов. Библиотека в отцовском доме была не менее внушительной, но у Чарльза имелись не только зубодробительные сочинения о политике и прочих скучных вещах. Тут была в изобилии представлена классическая литература и приключенческие романы от Жюля Верна до Сальгари. Эндрю, впрочем, больше привлекали другие книги, странные, причудливые, даже фривольные на чей-то слишком консервативный вкус. Их авторы отпускали воображение на волю волн, не мучась лишними сомнениями, и ни капли не боялись показаться нелепыми. Как любой читатель, обладающий тонким вкусом, Чарльз отдавал должное «Одиссее» с «Илиадой», но подлинное наслаждение ему доставляли страницы «Батрахомиомахии» — уморительного повествования о войне мышей с лягушками, в котором великий слепец ловко спародировал самого себя.[3] Или «Правдивые истории» Лукиана Самосатского, герой которых совершил на летающем корабле путешествие — ни больше ни меньше — к солнцу и побывал в чреве гигантского кита. Или «Человек на Луне» Фрэнсиса Годвина, первый роман о межпланетных путешествиях, повествующий о том, как некий испанец по имени Доминго Гонсалес отправился на Луну в особой машине, запряженной стаей диких гусей. Сам Эндрю находил подобные книжки забавными, не более, но понимал, по крайней мере стремился понять, отчего его кузен ценит их столь высоко. Погружение в их абсурдный и притягательный мир было неплохим противоядием от действительности, тяжелой, тоскливой и убийственно серьезной во всем до самых ничтожных мелочей.

Впрочем, в тот день Эндрю не успел раскрыть ни одной книги. Он не успел даже добраться до шкафов, ибо встретил на полпути самое очаровательное существо из всех, что ему приходилось видеть. Едва увидев девушку, молодой Харрингтон застыл на месте и простоял так целую вечность, прежде чем решился приблизиться к портрету, чтобы получше его рассмотреть. Девушка на портрете была в черной бархатной шляпке, ее шею обвивал расшитый цветами шарф. И хотя Эндрю скрепя сердце вынужден был признать, что она вовсе не красавица: слишком большой нос, слишком близко посаженные глаза, растрепанные рыжие волосы — в ее лице было что-то неодолимо притягательное. Харрингтон и сам едва ли сумел бы объяснить, чем его так привлекла эта девушка. Возможно, контрастом внешней хрупкости и твердого, ясного взгляда, какие бывают свойственны сильным людям, взгляда решительного и в то же время простодушного, даже наивного, будто его обладательница, ежедневно сталкиваясь с мраком и мерзостью, по ночам, прижимаясь щекой к подушке, говорила себе, что все это лишь досадное исключение из правил и где-то есть совсем другая жизнь. Так смотрят люди, которые знают, что их мечтам не суждено сбыться, но не спешат расстаться с надеждой, ибо ничего, кроме надежды, им не осталось.

— Прелестное создание, не правда ли? — раздался за спиной голос Чарльза.

Эндрю вздрогнул. Погруженный в созерцание, он не слышал, как подошел кузен. Чарльз как ни в чем не бывало направился к сервировочной тележке с напитками. Незнакомка с портрета породила в душе Харрингтона целую палитру чувств: восхищение, нежность, желание защитить и непрошеный укол совести, вроде того, что он испытывал при виде маленьких котят.

— Это мой подарок отцу на день рождения, — сообщил Чарльз, наливая бренди. — Он здесь всего пару дней висит.

— Кто она? — спросил Эндрю. — Я ни разу не встречал ее на приемах ни у леди Холланд, ни у лорда Броутона.

— На приемах? — усмехнулся Чарльз. — А автор-то, похоже, не так уж плох. Тебя он тоже обманул.

— Ты о чем? — поинтересовался Эндрю, принимая из рук кузена бокал.

— Думаешь, я подарил отцу эту мазню из-за ее художественных достоинств? Или ты, брат, и впрямь считаешь, что мне могла понравиться столь бездарная пачкотня? Посмотри хорошенько. Видишь эти грубые мазки? Ни капли таланта. Автор — всего лишь прилежный ученик Эдгара Дега. Но там, где у парижанина изящество и легкость, здесь унылое подражательство и ничего больше.

Эндрю не разбирался в искусстве настолько, чтобы на равных спорить с братом, но ему очень хотелось узнать имя модели, и потому он поспешил согласиться с убийственными суждениями кузена, присовокупив от себя, что горе-художнику, по правде говоря, стоило бы посвятить себя ремонту велосипедов. Чарльз, чрезвычайно довольный возможностью продемонстрировать художественный вкус, с улыбкой заключил:

— Нет, я подарил отцу этот портрет совсем по другой причине.