Карта неба

Сама карта — видимо, уже пришла пора описать ее — представляла собой изображение Вселенной, словно бы заключенной в подобие деревянной, украшенной богатой резьбой рамки. Поверхность синего цвета с голубоватыми прожилками больше походила на океан, чем на небо, и в центре ее располагалось солнце в виде растрепанного в нескольких местах клубка, откуда высовывалась огненная бахрома. Вокруг этого золотистого клубка была рассеяна горстка туманностей в форме грибов, небесные тела, источавшие слабые серебряные лучи, и звезды, сделанные, казалось, из крошечных алмазов. В промежутках между этими мирами плавали разноцветные межпланетные шары, в чьих корзинах находились люди, много людей. Космические пассажиры были очень тепло одеты и, как правило, прикрывали рот платками и придерживали руками шляпы, чтобы их ненароком не сорвал порыв космического ветра. Корзины были снабжены маленькими рулями и подзорными трубами, а по бокам, среди небольших баулов и саквояжей, висели многочисленные клетки с мышами, которых путешественники выпускали после приземления на незнакомой планете, чтобы проверить, можно ли дышать в ее атмосфере. Некоторые шары на рисунке удирали во всю прыть от гигантских ос, но в целом там царили мир и гармония, как это было отражено в одной из любимых Эмминых сценок. Она помещалась в нижнем правом углу и изображала пассажиров шара, снявших шляпы, чтобы приветствовать небольшой парад существ из других миров, восседавших на оранжевых цаплях и очень похожих на людей, если не считать остроконечных ушей и длинных раздвоенных хвостов.

Рассматривая карту, она не могла не заметить разницу между волшебными ощущениями, которые в детстве вызывала каждая деталь, и теми, что она испытывала сейчас, ощущениями, пропущенными через фильтр разочарования — а он в ее случае предшествовал фильтру разума. Потому что волшебство ушло из жизни Эммы чересчур резко и несвоевременно, а не исчезало постепенно, с годами, с той плавной естественностью, с какой на землю спускаются сумерки. Хотя на самом деле это и означает вырасти, подумала она, щеголяя своей взрослостью, — заболеть прогрессирующей слепотой, которая все больше и больше мешает нам различить остатки магии, рассеянной по свету и доступной лишь детям да мечтателям.

С грустной улыбкой Эмма скатала карту и снова положила в ящик своего стола. Несмотря на то, что теперь карта была для нее лишь досадной помехой, она не могла избавиться от нее, потому что должна была передать своей дочери, когда та достигнет нужного возраста. Так требовала нелепая семейная традиция. А Эмма дала обет следовать ей, хотя этот акт не имел для нее никакого смысла, да к тому же она была уверена, что у нее никогда не будет потомства, поскольку она ни в кого не влюблена и не влюбится никогда, а потому вряд ли будет оплодотворена мужским семенем, если, конечно, его не занесет к ней ветром, как споры.

XVI

«Сегодня ты в последний раз прислуживаешь в этом доме», — решила про себя Эмма, пока новая камеристка грубо затягивала шнуровку на ее платье. Откуда у тщедушной девицы такая бычья силища? Эмма даже не успела запомнить ее имя, да теперь это и не важно. Как бы ту ни звали, она попросит мать поскорее избавиться от недотепы. Когда служанка закончила одевать Эмму, та поблагодарила ее улыбкой, велела убрать постель и спустилась к завтраку. Мать уже ждала на террасе, где по случаю хорошей погоды был накрыт завтрак. Слабый ветерок, прирученный, словно домашний пес, осторожно играл с занавесками, с украшавшими стол цветами и волосами матери, еще не собранными в классический пучок.

— Я хочу, мама, чтобы ты выгнала эту новую камеристку, — сказала она, едва поздоровавшись.

— Как, опять? Дай ты ей хоть немного привыкнуть. Она пришла к нам с рекомендацией от Кунисов.

— Тем не менее у нее ужасные манеры: чуть не задушила меня, когда затягивала шнуровку! — пожаловалась Эмма, садясь за стол.

— Думаю, ты преувеличиваешь, — попыталась ее успокоить мать. — Я уверена, что, когда она пообвыкнет…

— Не желаю ее больше видеть! — перебила Эмма.

— Хорошо, дочка, — покорно согласилась мать. — Я рассчитаю Дейзи.

— Дейзи… Эту неотесанную девчонку зовут Дейзи… — пробормотала Эмма и отпила немного апельсинового сока. — Разве такое имя запомнишь?

— Что?

— Ничего, мама.