Карт-бланш

Завязалась непринужденная беседа. Филли расспрашивала о его жизни в Лондоне, о недавних поездках, о детстве. Он инстинктивно отделывался общими сведениями, которые и так не скрывал: смерть родителей; детство с тетей Чармиан в кентской деревушке Петт-Боттом; недолгая учеба в Итоне и последующий перевод в старинную школу Феттес, которую заканчивал и его отец.

— Да, ходят слухи, что в Итоне ты попал в какую-то заварушку. Что-то с горничной? — Филли выдержала игривую паузу, потом улыбнулась: — Я слышала официальную версию — слегка скандальную. Но есть и другая — что ты вступился за честь девушки.

— Боюсь, на устах моих печать, — с полуулыбкой ответил Бонд. — Официальная подписка о неразглашении. Или неофициальная.

— А тебе не рановато было играть в защитника обездоленных?

— Наверное, я тогда начитался толкиеновского «Сэра Гавейна», — отшутился Бонд, отметив невольно, как глубоко она копнула его биографию.

Он, в свою очередь, поинтересовался ее детскими годами. Филли сказала, что выросла в Девоне, училась в школе-пансионе в Кембриджшире и там, еще подростком, зарекомендовала себя как волонтер в борьбе за права человека. Потом изучала юриспруденцию в Лондонской школе экономики. Заядлая путешественница, она с упоением рассказывала о своих поездках, но по-настоящему загорелась, когда речь зашла о мотоцикле и второй ее страсти — лыжах.

«Интересно, — подумал Бонд. — Еще одна точка соприкосновения».

Их взгляды встретились на непринужденные пять секунд.

Бонд ощутил знакомую искру. Его колено коснулось ее колена, случайно — но лишь отчасти. Она провела рукой по распущенным рыжим волосам.

Коды, знаки, шифры…

Филли потерла глаза.

— Надо признать, отличная была мысль, — сказала она, понизив голос. — Насчет ужина. Мне определенно не хватало… — Она прищурилась, обрывая фразу, словно не желая или не видя смысла договаривать. — Расходиться еще, по-моему, рано, только половина одиннадцатого.

Бонд подался вперед. Они соприкоснулись плечами — и на этот раз не отстранились.

— Я бы выпила какой-нибудь диджестив, только не знаю, что у них тут есть.

Читай: «У меня дома через дорогу есть портвейн или бренди, а еще диван и музыка».

Шифры…

Предполагаемая ответная реплика за ним: «Да, я бы тоже не против. Но тогда не здесь».

Все решила одна едва заметная мелочь.

Двумя пальцами правой руки Филли рассеянно потирала левый безымянный, на котором Бонд разглядел тонкую полоску, бледнеющую на фоне свежего послеотпускного загара. Ее оставило ныне отсутствующее рубиновое кольцо, подаренное Тимом на помолвку.

Сияющие глаза по-прежнему смотрели на Бонда, и улыбка тоже не меркла. Он понимал, что они вполне могут расплатиться по счету и выйти и она пойдет с ним под руку к себе домой. И они продолжат перешучиваться. И ночь будет упоительной — об этом говорил блеск ее глаз, и переливы голоса, и то, с каким аппетитом она набросилась на еду, и ее одежда, и то, как она ее носит. И ее смех.

Но еще он понимал, что так будет неправильно. Не сейчас. Вместе с кольцом она вернула дарителю и часть своего сердца. Бонд не сомневался, что утешится она быстро — женщина, которая носится на мотоцикле по пыльным дорогам Скалистого края, долго горевать не будет.

Однако лучше выждать.

Если Офелия Мейденстоун — девушка, которую он способен впустить в свою жизнь, то месяц-другой ничего не изменят.

— По-моему, я видел в списке диджестивов любопытный арманьяк. Думаю, надо попробовать, — произнес он.

И, увидев, как смягчаются ее черты, как облегчение и благодарность перевешивают (хоть и на самую малость) разочарование, он понял, что поступает правильно. Филли пожала его локоть и откинулась на спинку дивана.

— Заказывай сам, Джеймс. Я уверена, ты не промахнешься.

Вторник Смерть в песках

Глава 19

Бонд проснулся в холодном поту и с колотящимся сердцем, не помня при этом, что ему приснилось. От жужжания мобильного телефона сердце забилось еще быстрее.

Будильник у кровати показывал пять часов одну минуту. Полусонно моргая, Бонд схватил телефон и посмотрел на экран. «Вот молодец».

— Bonjour, mon ami,[11] — поздоровался он.

— Et toi aussi,[12] — ответил густой хрипловатый голос. — Разговор шифруется, так?

— Oui, да, разумеется.

— Как мы только жили без шифрования? — поинтересовался Рене Матис, звонящий, очевидно, из своего кабинета на бульваре Мортье в 20-м arrondissement[13] Парижа.

— Шифрование существовало всегда, Рене. Просто не всегда было соответствующее приложение на телефоне с сенсорным экраном.

— Точно подмечено, Джеймс. Ты признанный мудрец, comme un philosophe.[14] Да еще в такую рань.